Автор вступительной статьи и примечаний И. Д. Рожанский.

Аристотель

О НЕБЕ

перевод А. В. Лебедева

Глава 1  Глава 2  Глава 3  Глава 4  Глава 5  Глава 6  Глава 7   Глава 8  Глава 9  Глава 10  Глава 11  Глава 12  Глава 13  Глава 14 Примечание

КНИГА ВТОРАЯ (В)

ГЛАВА ПЕРВАЯ ¹

В том, что Небо в своей целокупности не возникло и не может уничтожиться (вопреки тому что утверждают о нем некоторые), что оно, напротив того, одно и вечно и что его полный жизненный век (aion) не имеет ни начала, ни конца, но содержит и объемлет в себе бесконечное время,— в этом можно удостовериться не только на основании сказанного выше, но и на основании мнения тех, кто полагает иначе и признает его возникновение, ибо, если быть таким, [как мы сказали], для него возможно, а возникнуть так, как говорят они, невозможно, то это также весьма веский аргумент в доказательство его бессмертия и вечности.

Поэтому надлежит признать истинность древних и завещанных нам праотцами с незапамятных времен сказаний, гласящих, что бессмертное и божественное существо наделено движением, но только таким движением, которому не поставлено никакой границы и которое скорее само граница других [движений]. Ведь быть границей — свойство объемлющего, а это движение в силу своего совершенства объемлет движения несовершенные и имеющие границу и остановку; само оно при этом не имеет ни начала, ни конца и, будучи безостановочным в продолжение бесконечного времени, выступает по отношению к прочим [движениям] как причина начала одних и восприемник остановки других.

Небо², или верхнее место, древние отвели в удел богам, как единственно бессмертное, и настоящее исследование подтверждает, что оно неуничтожимо и не возникло, далее — не испытывает никаких тягот, которым подвержены смертные [существа], и сверх того — свободно от труда, так как не требует никакого насильственного принуждения, которое, препятствуя, сдерживало бы его, в то время как от природы ему было бы свойственно двигаться иначе: ведь всякое существо, испытывающее такое принуждение, обременено трудом — тем большим, чем оно долговечнее,— и потому непричастно состоянию высшего совершенства.

Поэтому не следует придерживаться воззрения, выраженного в мифе древних, который гласит, что для сохранения Небо нуждается в Атланте: те, кто сочинил эту басню, держались, по-видимому, того же воззрения, что и последующие [мыслители], а именно они думали, что все небесные тела имеют тяжесть и состоят из земли, и потому подперли Небо на мифический манер живым принуждением³.

Не следует, стало быть, придерживаться ни этого воззрения, ни воззрения Эмпедокла, который говорит, что в результате верчения Небо приобретает более быстрое движение, чем его собственное устремление-вниз-под-действием-тяжести (rhope), и благодаря этому сохраняется в течение столь огромного времени и по сей день.

Столь же невероятно, что оно пребывает вечным под принуждающим действием души: жизнь, которую вела бы при этом душа, равным образом не могла бы быть беспечальной и блаженной⁴. В самом деле, коль скоро она движет первое тело не так, как ему свойственно двигаться от природы, то движение должно быть насильственным, а коль скоро она движет его еще и непрерывно, то должна быть лишена досуга и не знать никакого интеллектуального отдыха: ведь у нее нет даже такой передышки, какая есть у души смертных живых существ в виде расслабления тела, происходящего во время сна, и участь Иксиона⁵ должна удручать ее вечно и неослабно.

Стало быть, если, как мы сказали, изложенная нами концепция первого пространственного движения правдоподобна [в отличие от других], то будет не только более правильным придерживаться нашего объяснения вечности Неба, но и лишь в этом случае мы можем высказать взгляды, согласующиеся с общим всем людям интуитивным представлением (manteia) о боге. Однако покуда довольно об этом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Поскольку же некоторые утверждают, что у Неба есть право и лево,— я имею в виду так называемых пифагорейцев, так как именно им принадлежит это учение,— то необходимо рассмотреть, как обстоит тут дело, в случае если телу Вселенной следует приписывать эти начала,— так ли, как они говорят, или же как-то иначе?

Ясно с самого начала: если [Небу] присущи право и лево, то следует полагать, что ему тем более должны быть присущи начала, первичные по отношению к этим. Начала эти рассмотрены в трактате о движении животных⁶, так как составляют неотъемлемое свойство их природы; наблюдение показывает, что животным присущи в одних случаях все, в других — некоторые из такого рода частей (я разумею право и лево и т. д.), тогда как растениям присущи только верх и низ. Если же хотя бы одну из них следует приписывать и Небу, то логично, как мы сказали, чтобы ему была присуща и та, которая присуща животным в первую очередь. Всего их три, и каждое своего рода начало. Под «тремя» я разумею верх и низ, перед и противолежащую сторону, право и лево: логично, чтобы законченным телам были присущи все эти измерения. Верх есть начало длины, право — [начало] ширины, перед — [начало] глубины. Еще по-другому [их можно определить] через движения, понимая в этом случае под «началом» ту сторону, с которой начинаются движения обладающих ими тел. Сверху начинается рост, справа — движение в пространстве, спереди — движение чувственного восприятия (я понимаю под «пределом» сторону, в которую направлены ощущения).

Поэтому не во всяком теле следует искать верх н низ, право и лево, перед и тыл, а только в тех, которые содержат причину своего движения в самих себе и одушевлены. Что же касается неодушевленных тел, то мы ни в одном из них не наблюдаем стороны, с которой начинается движение. Одни из них вовсе не движутся, другие движутся, но не с любой стороны одинаково, например огонь — только вверх, а земля — только к центру. О верхе и низе, правом и левом мы говорим в этих телах, соотнося [эти обозначения] с нами: либо по нашей правой стороне, как гадатели; либо по сходству с нашей правой стороной (например правая сторона статуи); либо по обратному расположению: правым — то, что против нашего левого, левым — то, что против нашего правого, (и тылом — то, что против нашего переда). В самих же них мы не видим никакого внутренне присущего им различия [сторон], ибо если их перевернуть, то мы назовем правым и левым, верхом и низом, передом и тылом противоположные стороны.

Можно поэтому только удивляться тому, что пифагорейцы полагали лишь эти два начала: право и лево, а [остальные] четыре проглядели, хотя они ничуть не менее фундаментальны. А между тем верх от низа и перед от тыла у всех животных отличаются ничуть не меньше, чем право от лева. Последние различаются только по функции, а первые — также и по очертаниям, и в то время как верх и низ присущи всем одушевленным существам, как животным, так и растениям, право и лево не присущи растениям.

Кроме того, поскольку длина первична относительно ширины, то, раз верх — начало длины, право — начало ширины, а начало первичного — первично, верх первичен относительно права в порядке возникновения ([термин]   «первичное»   имеет  много значений).

Сверх того, если «верх»— это «откуда» [начинается] движение, «право» — «с чего», а «перед» — «в направлении чего», то и в этом смысле «верх» имеет некоторым образом значение начала по отношению к остальным понятиям.

Но пифагорейцы заслуживают упрека не только за то, что они упустили из виду более фундаментальные начала, но и за что, что те, [которые они признавали], они считали присущими всем [вещам] в равной мере.

Поскольку раньше мы установили, что подобные свойства присущи [всем] существам, содержащим в себе причину своего движения, а Небо одушевлено и содержит в себе причину своего движения⁷, то ясно, что оно имеет как верх и низ, так и право и лево. В самом деле, вместо того чтобы недоумевать (на том основании, что форма Вселенной шарообразна), как может одна ее часть быть правой, а другая — левой, если все части одинаковы и постоянно движутся, надо мысленно представить себе, как если бы нечто, в чем право и лево различаются  [не только по значению, но]  и по

форме, взяли и поместили внутрь шара: [право и лево]] по-прежнему будут иметь различное значение, но из-за сходства формы будет казаться, что они не различаются. Сходным образом [надо ответить] и на вопрос о начале ее движения: даже если [Вселенная] никогда не начала двигаться, тем не менее у нее должна быть начальная точка, откуда она начала бы двигаться, если бы начинала движение, и откуда стала бы двигаться снова, если бы остановилась.

Длиной Вселенной я называю расстояние между полюсами, а из полюсов один — верхним, другой — нижним, так как из всех [мыслимых] полушарий мы различаем только эти [два] по неподвижности полюсов. Вместе с тем и в обыденной речи мы называем «сторонами» мира не верх и низ, а [измерение], поперечное [линии] полюсов, считая, таким образом, последнюю длиной, [т. е. линией, идущей «вдоль» мира], ибо «в сторону»   означает  поперек   [линии]   верха — низа.

Полюс, видимый над нами, есть нижняя часть [Вселенной] , невидимый нам — верхняя. В самом деле, правой стороной всякого [существа] мы называем ту, с которой начинается его движение в пространстве; вращение Неба начинается с той стороны, где восходят звезды; следовательно, она будет правой, а сторона, где звезды заходят,—левой. Стало быть, если [Небо] начинает [вращаться] с правой стороны и вращается [слева] направо, то его верхом по необходимости должен быть невидимый полюс, ибо если допустить, что им является видимый, то движение будет происходить [справа] налево, что мы отрицаем [в наших исходных посылках]⁸. Ясно, таким образом, что верхом [Вселенной] является невидимый полюс. И те, кто там живет, находятся в верхнем полушарии и с правой стороны, а мы — в нижнем и с левой; прямо противоположным образом тому, что говорят пифагорейцы: они помещают нас наверху и в правой части, а тамошних [жителей] — внизу и в левой части, хотя в действительности — наоборот.

Однако что касается второй сферы, т. е. сферы планет, то мы находимся в ее верхней и правой части, а те — в нижней и левой; в самом деле, у планет начало движения находится с обратной стороны, так как они движутся в противоположном направлении, и, следовательно, мы находимся в начале, а те — в конце⁹.

Итак, относительно частей [Неба], определенных |[тремя] измерениями и местоположением, ограничимся сказанным.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поскольку одно круговое движение не противоположно другому, необходимо рассмотреть, почему же тогда имеется несколько круговращений. Правда, попытка такого исследования может быть предпринята только издалека, причем не столько даже в смысле пространственной удаленности, сколько — гораздо в большей мере — оттого, что наши чувства воспринимают лишь ничтожно малую часть акциденций небесных тел. И все же попытаемся ответить на этот вопрос. Причину этой множественности можно постичь исходя из следующего. Все, у чего есть дело, существует ради этого дела. Дело бога — бессмертие, т. е. вечная жизнь, поэтому богу по необходимости должно быть присуще вечное движение¹⁰. Поскольку же Небо таково (ведь оно божественное тело), то оно в силу этого имеет круглое тело, которое естественным образом вечно движется по кругу. Почему же тогда этого не происходит со всем телом Неба? Потому, что у тела, движущегося по кругу, одна часть, а именно расположенная в центре, по необходимости должна оставаться неподвижной, тогда как у этого тела ни одна часть не может оставаться неподвижной вообще и в центре в частности. А если бы могла, то его естественным движением было бы движение к центру. Между тем для него естественно двигаться по кругу: в противном случае движение не было бы вечным, так как ничто противоестественное не вечно. (Противоестественное вторично по отношению к естественному и представляет собой некоторое ненормальное отклонение от естественного в процессе развития.) Следовательно, по необходимости должна существовать земля, ибо она и есть то, что покоится в центре (пока примем это положение в качестве гипотезы, а впоследствии оно будет доказано).

Но если должна существовать земля, то должен существовать и огонь. В самом деле, если одна из противоположностей существует актуально, то и другая должна существовать актуально, если она действительно

противоположность, и иметь некоторую самобытность (physis), ибо материя противоположностей одна и та же. Кроме того, положительное первично по отношению к отрицательному (например, горячее — по отношению к холодному), а между тем покой и тяжесть означают отсутствие движения и легкости [соответственно]. Но коль скоро существуют огонь и земля, должны существовать и находящиеся в промежутке между ними тела, так как каждый элемент стоит в отношении противоположности к любому другому (это положение также примем пока в качестве гипотезы, а впоследствии попытаемся доказать).

А из существования этих [элементов] с очевидностью вытекает необходимость существования возникновения, так как ни один из них не может быть вечным. И действительно, противоположности взаимодействуют между собой и уничтожают друг друга. Кроме того, невероятно, чтобы нечто наделенное движением было вечным, если его движение не может быть вечным согласно природе, а между тем эти [элементы] наделены движением. Итак, что возникновение должно существовать, ясно из сказанного.

Но если есть возникновение, то должно существовать еще одно или несколько круговращений, ибо в соответствии с [неизменным] круговращением Целого телесные элементы должны были бы относиться между собой [всегда] неизменным образом (об этом также будет сказано с большей ясностью впоследствии)¹¹.

А покуда мы выяснили причину, по которой круговращающихся тел несколько: [их несколько] потому, что должно существовать возникновение; возникновение [должно существовать], поскольку [должен существовать] огонь; огонь и остальные [элементы] — поскольку [должна существовать] земля; а земля — потому, что одна часть [Вселенной] должна быть вечно неподвижной, поскольку другая [должна] вечно двигаться.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Небо должно иметь шарообразную форму, ибо она более всего подходит к его субстанции и является первой по природе.

[Сначала] скажем о фигурах вообще: какая из них является первой как среди плоских, так и среди объемных? Всякая плоская фигура очерчена либо прямыми линиями, либо окружностью. Очерченная прямыми линиями ограничена множеством линий, очерченная окружностью — одной. Поскольку же во всяком роде одно первично по природе относительно многого, а простое — относительно сложного, то круг — первая среди плоских фигур.

Кроме того, поскольку законченное, как мы определили раньше, означает «то, вне чего нельзя найти ни одну из его частей» и к прямой можно прибавлять [новые части] всегда, а к линии круга — никогда, то ясно, что линия, ограничивающая круг, закончена. Поэтому если законченное первично относительно незаконченного, то круг и на этом основании также первая из фигур.

Точно так же шар—[первая] из телесных фигур, ибо только он ограничен одной поверхностью, а многогранники — множеством: шар среди телесных фигур то же, что круг среди плоских. Кроме того, это подтверждают со всей очевидностью те [философы], которые делят тела на плоскости и порождают их из плоскостей¹²: из всех телесных фигур они не делят только шар, как фигуру, не имеющую больше одной поверхности, поскольку деление на плоскости — это не такое деление, при котором целое режут на части, а деление другого рода — на [составные части], отличающиеся [от целого] по виду. Итак, что шар — первая из телесных фигур, ясно.

И если давать [фигурам] порядковые номера, то самым логичным будет расположить их так: круг — [фигура] номер один, треугольник — номер два, так как [сумма его углов равна] двум прямым; если же номер один приписать треугольнику, то круг перестанет быть фигурой. Поскольку же первая фигура принадлежит первому телу, а первым является тело, находящееся на крайней орбите, то отсюда следует, что круговращающееся тело шарообразно, а следовательно, и смежное с ним, ибо смежное с шарообразным шарообразно. И точно так же — [тела], расположенные в направлении центра от них, ибо [тела], объемлемые шарообразным [телом] и соприкасающиеся с ним во всех точках, должны быть шарообразны, а между тем [тела], расположенные ниже сферы планет, соприкасаются с находящейся над ними сферой. Поэтому вся Вселенная шарообразна, ибо все [тела] соприкасаются и смежны со сферами.

Кроме того, поскольку, с одной стороны, непосредственно очевидно и принято за аксиому, что Вселенная круговращается, а с другой стороны, доказано, что вне крайней орбиты нет ни пустоты, ни места¹³, то и на этом основании также Небо должно быть шарообразным. В самом деле, если допустить, что оно многогранник, то получится, что вне [его] есть и место, и тело, и пустота, ибо, вращаясь, многогранник никогда не занимает того же самого пространства, и, где раньше было тело, там сейчас его нет, и, где сейчас его нет, там оно снова будет вследствие выступов, образуемых углами. То же самое произошло бы, если бы [у Неба] оказалась какая-нибудь другая фигура с неравными радиусами, например чечевицеобразная или яйцеобразная,— во всех этих случаях получится, что вне [крайней] орбиты имеется и место и пустота вследствие того, что [мировое] Целое занимает не одно и то же пространство.

Кроме того, если движение Неба — мера [всех] движений, так как только оно непрерывно, равномерно и вечно,— во всяком роде мерой служит наименьшее, а наименьшим движением является самое быстрое,— то ясно, что движение Неба — самое быстрое из всех движений. С другой стороны, из всех линий, которые возвращаются в ту же [точку], из которой начались, кратчайшая — окружность, а самое быстрое движение — по кратчайшей линии. Поэтому если Небо движется по кругу, и причем движется быстрее всего, то оно должно быть шарообразным.

В этом можно удостовериться, кроме того, исходя из тел, расположенных около центра. В самом деле, если [а] вода окружает землю, воздух — воду, огонь — воздух, а верхние тела аналогичным образом [окружают тела, расположенные под ними] (они, правда, не образуют континуума, но тем не менее соприкасаются с ними); [б] поверхность воды шарообразна, [в] а смежное с шарообразным или окружающее шарообразное само должно быть таким, то отсюда также с очевидностью следует, что Небо шарообразно.

А то, что по крайней мере поверхность воды шарообразна, очевидно, если исходить из предпосылки, что вода в силу своей природы всегда стекает в более глубокое место, если понимать под «более глубоким» находящееся ближе к центру. Проведем из центра [радиусы] АВ и АГ и соединим их [хордой] ВГ. Перпендикуляр АΔ, опущенный на основание [треугольника АВГ], короче радиусов, следовательно, место [Δ] глубже, [чем места В и Г] [рис. 4]¹⁴, поэтому вода будет стекать [в него] до тех пор, пока [оно] не уравняется [с ними], а радиусам равна прямая АЕ. Следовательно, вода должна находиться у [концов] радиусов: тогда она приобретет покой. Но линия, касающаяся [концов] радиусов, есть окружность. Следовательно, поверхность воды, обозначенная через ВЕГ, шарообразна.

Из сказанного ясно, что космос шарообразен и при этом выточен с такой изумительной точностью, что ничто рукотворное, да и вообще ничто, явленное нашему взору, не может с ним сравниться. Ибо ни один из [элементов], входящих в его состав, не может воспринять такую гладкость и такую точную закругленность, как вещество окружного тела: ясно ведь, что по мере удаления от центра каждый последующий элемент [превосходит в этом отношении предшествующий ему] в той же пропорции, в какой вода превосходит землю.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Движение по кругу может быть двояким, например от А одно в сторону В, а другое в сторону Г, и о том, что эти движения не противоположны, сказано выше¹⁵. Но если в том, что касается вечных вещей, ничто не может быть случайным или спонтанным, а Небо и его круговое движение вечны, то по какой причине оно движется в одну сторону, а не в другую? Ведь и это должно либо быть первопричиной, либо иметь первопричину.

Быть может, стремление положительно ответить на все вопросы, не пропуская ни одного, сочтут признаком или чрезмерной наивности, или чрезмерной самонадеянности. И все-таки несправедливо упрекать в этом всех без разбора: надо принимать во внимание причину, побуждающую говорить, а кроме того, на какую достоверность притязает говорящий: чисто ли человеческую или же более неоспоримую? Когда кому-нибудь посчастливится отыскать доказательства более

строгие, тогда мы будем ему весьма признательны, а пока скажем то, что нам кажется вероятным.

[а] Природа всегда осуществляет наилучшую из всех возможностей; [б] как из двух прямолинейных движений движение в сторону верхнего места имеет более высокое достоинство (поскольку верхнее место превосходит по божественности нижнее), так движение вперед [имеет более высокое достоинство], чем движение назад; [в] но коль скоро [Небо], как было сказано выше¹⁶, имеет право и лево, то оно имеет (и указанное исследование вопроса [о сторонах Неба] подтверждает, что имеет) переднюю и заднюю стороны,— вот объяснение, разрешающее трудность¹⁷. И действительно, если [Небо] находится в наилучшем из всех возможных состояний, то это и будет причиной указанного [факта]: ибо самое лучшее [для него] — двигаться простым и безостановочным движением, направленным в более ценную сторону.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Следующий по порядку вопрос, на котором надлежит остановиться подробнее,— о движении Неба, о том, что оно равномерно, а не неравномерно (сказанное относится только к первому Небу и к первому движению, ибо в [сферах], расположенных под ним, уже несколько движений слились в одно).

В самом деле, если допустить, что оно движется неравномерно, то ясно, что у движения будет усиление, кульминация и ослабление, так как всякое неравномерное движение имеет и ослабление, и усиление, и кульминацию. Кульминация бывает либо в начальной точке движения, либо в конечной, либо посередине. Так, вероятно, [мы не ошибемся, если скажем, что] у [тел], движущихся согласно природе, [она бывает] в конечной точке движения, у [тел], движущихся вопреки природе,— в начальной, а у брошенных [тел] — посередине¹⁸. Между тем у кругового движения нет ни начальной точки, ни конечной, ни середины, так как у него нет ни начала, ни конца, ни середины в абсолютном смысле: по времени оно вечно, а по траектории замкнуто и не имеет разрывов.  Поэтому если у движения Неба нет кульминации, то нет и неравномерности, так как неравномерность возникает вследствие ослабления и усиления.

Кроме того, поскольку все движимое движимо чем-то, то причиной неравномерности движения должно быть либо движущее, либо движимое, либо оба, ибо и в случае, если бы движущее двигало не с одной и той же силой, и в случае, если бы движимое изменялось и не оставалось бы одним и тем же, и в случае, если бы изменялись оба, ничто не мешало бы движимому двигаться неравномерно. Однако с Небом ни того, ни другого, ни третьего произойти не может. В самом деле, что касается движимого, то доказано, что оно первое, простое, невозникшее, неуничтожимое и абсолютно неизменяемое; а что касается движущего, то у него гораздо больше оснований быть таким, так как первым может двигать только первое, простым — только простое и неуничтожимым и невозникшим — только неуничтожимое и невозникшее. Поскольку же движимое не изменяется, даже несмотря на то что оно тело, то движущее тем более не должно изменяться, поскольку оно бестелесно. Откуда следует, что и движение не может быть неравномерным.

И действительно, если оно неравномерно, то либо все движение в целом изменяется, становясь то быстрее, то снова медленнее, либо — его части. То, что части не неравномерны, очевидно: иначе за бесконечное время уже произошло бы расхождение звезд, если бы одна двигалась быстрее, а другая — медленнее, однако никаких изменений в расстояниях между ними не наблюдается. С другой стороны, все движение в целом также не может изменяться. Ослабление всегда происходит вследствие бессилия, а бессилие противоестественно. (Все виды бессилия или немощи, присущие животным, как, например, старость или чахотка, противоестественны; вероятно, потому, что организм животных в его целом состоит из таких частей, которые различаются по своим естественным местам, и ни одна из частей не занимает своего собственного места.) Стало быть, если существам первого порядка не присуще противоестественное (поскольку они просты, несмешанны, находятся в свойственном им месте и им ничто не противоположно), то им не присуще и бессилие, а следовательно, и ослабление и (поскольку усиление влечет за собой ослабление) усиление.

Кроме того, невероятно, чтобы двигатель был в течение бесконечного времени бессильным, а затем, в течение другого бесконечного времени,— обладающим силой. Наблюдение показывает, что ничто не находится в противоестественном состоянии в течение бесконечного времени (а бессилие противоестественно), равно как и ничто не бывает в течение равного времени противоестественным и естественным или в каком бы то ни было смысле обладающим силой и бессильным. А между тем если движение ослабляется, то оно должно ослабляться в течение бесконечного времени.

Равным образом невозможно, чтобы оно вечно усиливалось или вечно ослаблялось: в этом случае движение было бы бесконечным и неопределенным, а мы утверждаем, что всякое движение происходит из одной точки в другую и определено.

Кроме того, если принять, что имеется некоторое наименьшее время, меньше, чем за которое Небо не может совершить оборот (и действительно, подобно тому как невозможно исполнить [пьесу] на кифаре или пройти путь за какое угодно время, но для всякого действия определено наименьшее время, превзойти которое нельзя, так и Небо не может совершить оборот за какое угодно время),— если, стало быть, это верно, то усиление движения не может быть вечным (а если усиление, то и ослабление, ибо что справедливо для одного из них, то справедливо для обоих), в случае если [движение] усиливается с постоянным или возрастающим ускорением в течение бесконечного времени.

Следовательно, остается утверждать, что убыстрение и замедление присущи движению [Неба] попеременно. Но это уже совершенно невероятно и выглядит надуманно. А кроме того, больше вероятия, что такое чередование не осталось бы незамеченным, так как все контрастирующее между собой лучше воспринимается чувствами.

Итак, относительно того, что Небо одно-единственно, равно как безначально и вечно, а кроме того, движется равномерно, ограничимся сказанным.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

А теперь надлежит сказать о так называемых звездах: из каких [элементов] они состоят, какова их форма и каковы их движения.

Наиболее логичное для нас и последовательно вытекающее из сказанного — считать каждую из звезд состоящей из того тела, внутри которого пролегает ее орбита, поскольку [выше] мы признали существование особого тела, от природы наделенного круговым движением. Те, кто утверждают, что звезды состоят из огня, утверждают это на том основании, что верхнее тело считают огнем. Тем самым они считают логичным, чтобы каждая звезда состояла из того [тела], внутри которого она находится,— и мы рассуждаем точно так же.

Тепло и свет звезды испускают потому, что воздух подвергается трению от их движения. Движение раскаляет даже дерево, камни и железо; с еще большим основанием [оно должно раскалять вещество] более близкое к огню, каковым является воздух. Примером могут служить метательные снаряды: они сами раскаляются так сильно, что плавятся свинцовые ядра, а если уж они сами раскаляются, то и окружающий их воздух должен претерпевать то же самое. Таким образом, эти [метательные снаряды] сами нагреваются потому, что они движутся в воздухе, который вследствие трения, производимого их движением, становится огнем. А что касается верхних [тел], то из них каждое движется внутри сферы, и поэтому сами они не раскаляются, а вот воздух, находящийся под сферой круговращающегося тела, вследствие ее движения должен нагреваться, и особенно от той сферы, к которой прикреплено Солнце. Вот почему при его приближении, восхождении и стоянии у нас над головой усиливается жар. Итак, что звезды не из огня и не в огне движутся — сказано выше.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Поскольку наблюдение показывает, что смещаются не только звезды, но и все Небо, изменение по необходимости должно происходить [1] либо от того, что и то и другое покоится, [2] либо от того, что и то и другое движется, [3] либо от того, что одно покоится, а другое движется.

[1] В случае если земля неподвижна, и то и другое покоиться не может: иначе не происходили бы наблюдаемые явления. Между тем неподвижность земли мы постулируем. Стало быть, остается [одно из двух]: либо и то и другое движется, либо одно движется, другое покоится.

[2] Если допустить, что и то и другое движется, то абсурдно, что скорости звезд и орбит совпадают, т. е. что каждая звезда имеет одинаковую скорость с той орбитой, по которой она движется. Ибо наблюдение показывает, что звезды возвращаются на то же место одновременно с орбитами, откуда следует, что и звезда прошла свою орбиту, и орбита совершила свое движение по окружности одновременно. Однако невероятно, чтобы скорости звезд были пропорциональны размерам орбит. В том, что скорости орбит пропорциональны их размерам, нет ничего странного — мало того, это даже необходимо, но то, что [то же самое верно для] каждой из находящихся на них звезд, лишено всякого вероятия. И действительно, одно из двух: либо звезда, движущаяся по большей орбите, обладает большей скоростью по необходимости, и тогда очевидно, что, даже если звезды взаимно поменяются орбитами, та, [что двигалась медленнее], станет двигаться быстрее, а та, [что двигалась быстрее], станет двигаться медленнее, откуда следует, что они не имеют своего собственного движения, а несомы орбитами; либо это результат случайности, и тогда равным образом невероятно, чтобы большая орбита во всех случаях совпала с более быстрым движением находящейся на ней звезды. То, что дело обстоит таким образом с одной или двумя звездами, ничуть не странно, а то, что со всеми без исключения,— похоже на выдумку. А кроме того, в том, что существует от природы, случайного не бывает, и то, что имеет место повсюду и во всех случаях, не случайно.

[3] С другой стороны, если [допустить, что] орбиты неподвижны, а движутся сами звезды, мы придем к тем же самым несообразностям: получится, что внешние звезды¹⁹ движутся быстрее и что скорости звезд соответствуют размерам орбит.

Таким образом, поскольку ни допущение, что движется и то и другое, ни допущение, что движутся одни   только   звезды,   не  имеют   разумного   основания, остается [допустить], что орбиты движутся, а звезды покоятся и перемещаются вместе с орбитами, к которым они прикреплены,— это единственное допущение, из которого не следует ничего абсурдного. И действительно, во-первых, логично, что скорость большей орбиты больше, когда они закреплены вокруг одного и того же центра. Ибо то, что справедливо для всех тел, движущихся своим собственным движением (большее тело движется быстрее), справедливо и для сферических тел, а между тем дуга, отсекаемая [двумя] радиусами в большем из [концентрических] кругов, больше [дуги, отсекаемой в меньшем], и потому логично, что большая орбита совершит оборот в равное время [с меньшей]. А во-вторых, это допущение (наряду с уже доказанной непрерывностью Вселенной) объясняет, почему Небо не разваливается на части.

Кроме того, поскольку звезды шарообразны (так утверждают остальные, и мы будем последовательными, если станем утверждать то же самое, раз мы производим звезды от сферического тела), а у шарообразного два. вида самостоятельного движения: качение и верчение, то, если звезды действительно движутся самостоятельно, они были бы наделены одним из них, однако ни то, ни другое не наблюдается.

В самом деле, если бы они вертелись, то оставались бы на одном и том же месте и не изменяли своего местоположения, однако наблюдение показывает и все признают, что они его изменяют. А кроме того, разумно, чтобы все звезды были наделены одним и тем же движением, однако из всех звезд одно только Солнце кажется вертящимся на восходе и на закате, да и то причиной тому не само оно, а удаленность нашего взора; дело в том, что зрительный луч, вытягиваясь на большое расстояние, начинает кружиться от слабости. Этим же, вероятно, объясняется тот факт, что неподвижные звезды кажутся мерцающими, а планеты не мерцают: планеты близко, и поэтому зрительный луч достигает их сильным, а достигая неподвижных звезд, он вытягивается слишком далеко и от большой длины начинает дрожать. А дрожание его создает впечатление того, что [это] движение присуще самой звезде, ибо какая разница, двигать ли зрительный луч или зримый предмет.

С другой стороны, очевидно, что звезды и не катятся. Катящееся должно поворачиваться, а луна постоянно видна со стороны так называемого лица²⁰. Таким образом, раз разум требует, чтобы при самостоятельном движении звезды двигались одним из свойственных [их форме] движений, а таковые за ними не наблюдаются, то ясно, что они не движутся самостоятельно.

Кроме того, [если допустить противное, то] абсурдно, что природа не снабдила их никаким органом передвижения,— а ведь природа ничего не делает случайно — и о животных проявила заботу, а столь высокоценными существами пренебрегла. Мало того, создается впечатление, что она словно преднамеренно отняла у них все, благодаря чему они могли бы продвигаться самостоятельно, и сделала их максимально непохожими на существа, обладающие органами передвижения.

Именно поэтому представляется целесообразным, что и все Небо, и каждая из звезд шарообразны. Ибо с одной стороны, шар — наиболее пригодная фигура для движения на месте (поскольку из всех фигур он способен быстрее всего двигаться указанным образом и точнее всего занимать при этом одно и то же место), а с другой стороны, наименее пригодная для поступательного движения, поскольку, не имея никаких отвисающих или выступающих частей, как у многогранника, он минимально схож по своей форме с [телами], способными двигаться самостоятельно, и максимально отличен от тел, способных ходить. Поэтому, коль скоро Небо должно двигаться на месте, а звезды не двигаться вперед самостоятельно, шарообразность и того и другого имеет разумное основание: она наилучшее условие для того, чтобы одно двигалось, а другое было неподвижным.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Из этого ясно, что утверждение, согласно которому движение [светил] рождает гармонию²¹, поскольку, мол, [издаваемые ими] звуки объединяются в консонирующие интервалы, при всей своей остроумности и оригинальности тем не менее не верно. По мнению некоторых, столь огромные тела по необходимости должны производить своим движением шум: если уж его производят земные тела, [рассуждают они], ни по объему, ни по скорости движения не сравнимые [с небесными], то что говорить о Солнце, Луне да еще таком количестве столь великих звезд, преодолевающих такой путь с такой быстротой,— не может быть, чтобы они не производили шума совершенно невообразимой силы! Исходя из этого, а также из того, что скорости [звезд], измеренные по расстояниям, относятся между собой так же, как тоны консонирующих интервалов (Symphonion), они утверждают, что звучание, издаваемое звездами при движении по кругу, образует гармонию. А поскольку представляется абсурдным, что мы этого звучания не слышим, они объясняют это тем, что звук имеется с самого момента нашего рождения и потому, за неимением контрастирующей с ним тишины, неразличим: ведь звук и тишина распознаются по взаимному контрасту. С людьми, мол, поэтому происходит то же, что с кузнецами-молотобойцами, которые вследствие привычки не замечают грохота.

Теория эта, как уже сказано выше, изящна и поэтична, однако дело не может обстоять таким образом. Абсурдно не только то, что мы ничего не слышим (это они еще пытаются как-то объяснить), но и то, что не испытываем на себе никакого другого действия [звука], не опосредованного ощущением. Очень громкие звуки сокрушают, как известно, цельность даже неодушевленных тел, например звук грома расщепляет камни и наипрочнейшие тела. Если же движется такое количество столь огромных тел, а проникающая способность и сила звука прямо пропорциональны движущейся величине, то он должен и доходить сюда, и обладать невообразимой сокрушительной силой. Однако мы и не слышим его, и не видим, чтобы тела подвергались какому-нибудь насильственному воздействию, и не трудно объяснить почему: потому что никакого звука нет. А выяснение причины этого одновременно служит подтверждением истинности высказанных нами взглядов, ибо то, что для пифагорейцев было трудностью, заставившей их постулировать консонанс движущихся [звезд], для нас — доказательство [их неподвижности]. Тела, которые движутся сами, производят шум и трение (plege), а те, которые прикреплены к движущемуся телу как к кораблю или содержатся в нем, как части, не могут шуметь, равно как и сам корабль, если он движется по течению реки. А ведь и здесь можно было сказать, рассуждая, как они: «Нелепо, мол, что мачта и корма такого большого корабля (равно как и сам корабль), двигаясь, не производят шума!» Между тем шум производит только то, что движется в неподвижном, а то, что [движется] в движущемся, образуя с ним сплошное целое и не производя трения, не может шуметь. Поэтому тут же надо сказать, что, если бы тела звезд двигались (как это утверждают все) в разлитой по Вселенной массе воздуха или огня, они должны были бы производить шум чудовищной силы, а этот последний — доходить сюда и вызывать разрушения. Поскольку же этого, как мы видим, не происходит, то отсюда следует, что ни одна из них не движется ни как животное, ни насильственно. Природа словно предвидела, что, если бы движение [звезд] происходило не вышеуказанным образом, ни одна из здешних вещей не была бы такой, как она есть.

Итак, о том, что звезды шарообразны, равно как и о том, что они не движутся самостоятельно, сказано.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Что касается их порядка, т. е. последовательности, в которой они движутся, и расстояний, отделяющих каждую из них от [сферы неподвижных звезд], то мы можем исходить из данных астрономии, поскольку [астрономами этот вопрос] трактуется исчерпывающе. [На основании астрономических данных] получается, что скорость движения каждой [планеты] пропорциональна расстоянию, на которое она удалена [от сферы неподвижных звезд]. И действительно, коль скоро мы исходим из предпосылки, что крайнее вращение Неба простое и самое быстрое, а вращения остальных [планет] медленнее и сложнее (так как каждая движется по своей орбите в направлении, противоположном движению Неба), то тем самым уже логично, чтобы [планета], наиболее близкая к простому и первому вращению, проходила свою орбиту за наибольшее время, наиболее далекая — за наименьшее, а остальные — чем ближе, тем за большее, чем дальше, тем за меньшее. Ибо наиболее близкая [к первому вращению] одолевается [им] в наибольшей мере, наиболее далекая — в наименьшей вследствие удаленности на большое расстояние, а промежуточные — уже пропорционально расстоянию, на которое они [от него] удалены, как это и показывают математики.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Что касается формы звезд, то наиболее логичным будет считать, что каждой из них присуща форма шарообразная. В самом деле, поскольку доказано, что им от природы не свойственно двигаться самостоятельно, а природа ничего не делает бессмысленно или бесцельно, то ясно, что неспособным к движению [существам] она и форму дала такую, которая хуже всего приспособлена для движения. Но менее всего приспособлен к движению шар, поскольку у него нет никакого приспособления для движения, откуда ясно, что тела звезд шарообразны.

Кроме того, что верно для одной, верно для всех, а луна, как доказывает визуальное наблюдение, шарообразна: иначе, прибывая и убывая, она не была бы по большей части серповидной или выпуклой с обеих сторон и лишь однажды — имеющей форму полукруга. То же самое доказывает и астрономия: [не будь луна шарообразной], затмения солнца не были бы серповидными. Следовательно, раз одна шарообразна, то ясно, что и остальные таковы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Поскольку имеются два трудноразрешимых вопроса, постановка которых вполне правомерна, попытаемся ответить на них так, как нам кажется вероятным, расценивая скорее как скромность, нежели как самонадеянность, рвение того, кто из жажды к философскому знанию доволен даже частичным решением вопросов, вызывающих у нас  величайшие затруднения.

Из множества вопросов такого рода один из самых загадочных следующий: почему число движений, совершаемых [отдельными планетами], не возрастает постоянно по мере удаления от первого вращения и наибольшее число движений совершают [планеты], находящиеся посредине? Казалось бы, если первое тело движется одним движением, то логично, чтобы ближайшее к нему двигалось наименьшим числом движений, скажем двумя, следующее — тремя, или чтобы имелась какая-нибудь другая регулярность того же рода. На самом же деле все наоборот: Солнце и Луна движутся меньшим числом движений, чем некоторые из блуждающих звезд, хотя последние находятся дальше них от центра и потому ближе к первому телу. Для некоторых [планет] это было доказано помимо всего прочего визуальным наблюдением: так, мы видели, как Луна, представлявшая тогда собой полукруг, нашла на звезду Ареса, которая скрылась с ее темной стороны и вышла с ясной и светлой²². То же сообщают и об остальных звездах египтяне и вавилоняне, которые ведут наблюдения уже давно, в течение очень многих лет, и от которых мы получили много надежных свидетельств о каждой из звезд.

Второй вопрос, постановка которого равным образом правомерна, заключается в следующем: почему в первой сфере помещается такое количество звезд, что их совокупный ряд представляется неисчислимым, тогда как другие звезды [движутся] каждая в отдельности и поодиночке, а так, чтобы к одной и той же сфере были прикреплены две или больше звезды,— этого не наблюдается?

В этих вопросах, стало быть, похвально стремиться к более глубокому пониманию, хотя возможности наши скудны, а расстояние, на которое мы удалены от звездных явлений, столь огромно. И все же с определенной точки зрения теперешняя трудность отнюдь не покажется нам необъяснимой. Дело в том, что до сих пор мы думали о звездах всего лишь как о телах и единицах, имеющих порядок, но совершенно неодушевленных, а надо представлять их себе как [существа], причастные жизни и деятельности: с этой точки зрения рассматриваемый факт нисколько не покажется нам паралогичным. Вполне естественно, что самое совершенное существо обладает благом, не производя никакого действия, ближайшее к нему [достигает блага] посредством немногих или одного действия, а существа более удаленные [от него] — посредством более многочисленных действий,— точно так же как в случае с [человеческим] телом: одно здорово и без упражнений, другое — после небольшой прогулки, третье нуждается и в беге, и в борьбе, и в тренировке на палестре, а для четвертого это благо уже более недостижимо, несмотря ни на какие усилия, и оно [довольствуется] каким-то другим. Но преуспеть во многом или много раз трудно; например, сделать при игре в кости десять тысяч хиосских бросков²³ [подряд] невозможно, а один или два — легко. Еще пример: когда одно надо сделать ради другого, другое — ради третьего, а третье — ради четвертого, то достичь цели на первом или первых двух этапах легко, а чем больше этапов, тем труднее.

Поэтому и деятельность [блуждающих] звезд надо считать точно такой же, как деятельность животных и растений. И действительно, здесь, [на земле], наиболее многочисленны действия человека, поскольку он может достичь многих благ и потому совершает много действий, направленных на достижение внешних целей, тогда как [существо], находящееся в состоянии наивысшего возможного совершенства, отнюдь не нуждается в деятельности, поскольку оно само есть цель, а деятельность возможна только при наличии двух [моментов]: цели и средства. Действия остальных животных менее многочисленны, а деятельность растений совсем скудная и, вероятно, только одного вида, ибо у них либо одно благо, которого они могли бы достичь (как, впрочем, и у человека), либо — даже если их много — все способствуют достижению [одного] высшего блага. Таким образом, одно [существо] обладает высшим благом или причастно ему, другое сразу же достигает его в результате немногих действий, третье — посредством многих, а четвертое даже и не пытается [его достичь] и довольствуется тем, чтобы приблизиться к этой конечной цели. Например, в случае если цель — здоровье, одно [существо] всегда здорово, другое — когда похудеет, третье — когда займется бегом и похудеет, а четвертое — когда совершит еще какое-нибудь дополнительное действие ради того, чтобы бегать, увеличив таким образом еще более число движений; тогда как другое бессильно достичь здоровья, но [способно достичь] лишь бега или похудения, и потому одно из них становится для него целью. Разумеется, самое лучшее для всех — достичь конечной цели, но, если это невозможно, лучшим будет то, что ближе всего к наилучшему. Вот почему Земля вовсе не движется, а [планеты], близкие к ней, обладают   малым   числом   движений;   они   не   достигают конечной цели, а лишь приближаются к ней в той мере, в какой они способны приобщиться к божественнейшему началу. Первое небо достигает ее сразу — посредством одного движения, а звезды, находящиеся посредине между первым и последними [небесами], хотя и достигают ее, но достигают посредством множества движений.

Что касается [второй] трудности, состоящей в том, что в одной-единственной первой несущей сфере скопилось огромное множество звезд, тогда как из остальных звезд каждая в отдельности наделена своими особыми движениями, то первое разумное объяснение, которое можно дать этому факту, таково. Надо принять в соображение, что жизненная мощь и движущее начало первой сферы обладают огромным превосходством в сравнении с остальными сферами, а это превосходен во подчинено разумному отношению: первая сфера одна движет много божественных тел, а остальные сферы помногу — лишь одно, так как любая из планет одна движется множеством движений. Тем самым природа восстанавливает равенство и устанавливает определенный порядок, наделяя одну несущую сферу множеством тел, а одно тело множеством несущих сфер.

Вторая причина того, что остальные сферы [помногу] движут одно тело, заключается в том, что сферы, предшествующие последней и содержащей одну звезду, [в действительности] движут помногу тел [каждая], так как последняя сфера движется внутри многих сфер, с которыми она связана, а каждая сфера представляет, собой тело. Таким образом, действие последней сферы производится сообща. Одно движение у каждой сферы свое собственное и естественное, а другое — как бы прибавлено. Однако [собственная] сила всякого ограниченного тела способна привести в движение только ограниченное тело²⁴.

Итак, о звездах, движущихся круговым движением,— каковы они по своей субстанции и по форме, равно как об их движении и порядке,— сказано.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Остается сказать о Земле: где она находится, покоится ли или движется и какова ее форма.

Относительно ее положения мнения расходятся. Большинство считает, что она находится в центре,—таковы все, кто признает Вселенную конечной. Италийские же философы, известные под именем пифагорейцев, держатся противоположного взгляда: в центре, утверждают они, находится огонь, а Земля — одна из звезд — движется по кругу вокруг центра, вызывая смену дня и ночи. Сверх того они постулируют еще одну Землю, противоположную нашей,— «Антиземлю», как они ее называют, не ища теорий и объяснений, сообразных с наблюдаемыми фактами, а притягивая за уши наблюдаемые факты и пытаясь их подогнать под какие-то свой теории и воззрения²⁵.

Да и многие другие согласятся, что Земле не следует придавать центрального местоположения, заключая о достоверном не на основании наблюдаемых фактов, а скорее на основании умозрительных рассуждений. По их мнению, наиболее ценному [телу] надлежит занимать наиболее ценное место; огонь превосходит по ценности землю, предел — промежуток, а край и центр суть пределы: отсюда они делают вывод, что в центре Сферы находится не земля, а скорее огонь.

Но вернемся к пифагорейцам. Исходя из того, что самая важная часть Вселенной должна быть надежнее всего защищена, а таковой является центр, они называют огонь, занимающий это место, «Острогом Зевса», рассуждая так, будто [термин] «центр» однозначен и будто геометрический центр в то же время есть центр самой вещи и естественный центр. Однако у животных центр животного и центр тела не совпадают, и надо полагать, что со всем Небом дело обстоит аналогичным образом. По этой-то причине им нет никакой нужды беспокоиться о Вселенной и укреплять ее математический центр «острогом», но следует искать тот центр — что он собой представляет и где поместила его природа. Ибо тот центр — начало и нечто ценное, а пространственный центр [по ценности] занимает скорее последнее место, чем первое: середина есть то, что объемлется границами, край — то, что ограничивает, а объемлющее и крайняя граница превосходят по ценности то, что содержится в границах, так как последнее — материя, а первое — сущность и форма сочетания.

Таково мнение некоторых относительно местоположения Земли. И относительно ее покоя и движения [мнения расходятся] точно так же, ибо здесь также нет всеобщего единообразия во взглядах и те, кто отрицает, что Земля находится в центре, утверждают, что она движется по кругу вокруг центра, и причем не только Земля, но и «Антиземля», как мы сказали выше. (Некоторым [из них] даже представляется возможным, что вокруг центра движется несколько таких тел, невидимых нам потому, что их заслоняет Земля. Этим, по их словам, и объясняется то, что затмения Луны происходят чаще, чем [затмения] Солнца: Луну загораживает не одна только Земля, но и каждое из [этих] движущихся тел.) Поскольку Земля²⁶ в любом случав не центр, но отстоит [от центра] на целое земное полушарие, то [этим доказывается], по их мнению, что, когда мы живем не в центре, наблюдаемые явления вполне могут происходить точно так же, как если бы Земля находилась в центре: ведь и так совершенно не заметно, что мы удалены [от центра] на половину диаметра [Земли].

Наконец, некоторые полагают, что она хотя и находится в центре, но «крутится» и движется «вокруг оси, протянутой насквозь через Вселенную», как написано в «Тимее»²⁷.

Подобные же споры ведутся и относительно формы [Земли]. По мнению одних, [Земля] шарообразна, по мнению других — плоская и имеет форму барабана. [Последние] приводят в доказательство тот факт, что при заходе и восходе Солнца его скрытая [за горизонтом] часть отсекается прямой, а не дугообразной линией, исходя тем самым из предположения, что, если бы [Земля] была шарообразной, линия сечения должна была бы иметь форму дуги. Однако они не принимают в расчет, во-первых, расстояние, на которое Солнце удалено от Земли, а во-вторых, [огромный] размер окружности, которая при наложении на эти по видимости маленькие круги издалека кажется прямой. Таким образом, эта иллюзия отнюдь не может служить им основанием для сомнений в том, что тело Земли круглое. Но они приводят дополнительный аргумент и утверждают, что эту форму Земля должна иметь вследствие неподвижности.

Существующие решения вопроса о движении и покое Земли, как мы уже знаем, многообразны. Сам вопрос неизбежно должен был прийти на ум всем: надо отличаться, вероятно, весьма беспечным образом мыслей, чтобы не удивляться, как же это возможно, чтобы, в то время как маленькая часть земли, если ее поднять и отпустить, движется и никогда не остается на месте (и причем движется тем быстрее, чем она больше), вся Земля, если бы ее подняли и отпустили, не двигалась. А между тем так оно и есть: столь огромная тяжесть пребывает в покое! В то же время, если из-под падающих частей ее, прежде чем они упадут, убрать землю, они продолжат свое движение вниз, не испытывая ни малейшего сопротивления. Поэтому то, что этот вопрос для всех стал предметом философского исследования, вполне естественно. Но то, что решения его, которые они предлагали, не казались им еще более странными, чем сам парадокс, достойно удивления.

Так, одни на основании этого утверждают, что низ Земли бесконечен: «она уходит своими корнями в бесконечность», говорят они, подобно Ксенофану Колофонекому²⁸, чтобы не утруждать себя поисками [подлинной] причины, за что и навлекли на себя суровую укоризну Эмпедокла, сказавшего [о них]:

...Будь бесконечны глубины земли и эфир изобильный,

Как с языка сорвалось и из уст излилось впустую

Многих людей, ничтожную часть Вселенной видавших²⁹.

Другие полагают, что [Земля] лежит на воде. Это самая древняя теория, которая до нас дошла,— говорят, что ее выставил Фалес Милетский. Она гласит, что Земля остается неподвижной потому, что плавает, как дерево или какое-нибудь другое подобное вещество (ни одному из которых не свойственно по природе покоиться на воздухе, а на воде — свойственно),— как будто о воде, поддерживающей Землю, нельзя сказать того же, что и о Земле: воде также не свойственно по природе держаться на весу — она всегда находится на чем-то. Кроме того, как воздух легче воды, так вода легче земли — как же тогда возможно, чтобы более легкое находилось ниже более тяжелого по своей природе? Кроме того, коль скоро всей Земле по природе свойственно удерживаться на воде, то ясно, что и каждой из ее частей — тоже, однако в действительности мы не видим, чтобы это происходило; напротив, любая ее часть идет ко дну, и, чем она больше, тем быстрее.

Право же, создается впечатление, что [эти мыслители] продолжают исследование проблемы до известных пределов, а не до тех пор, до каких это возможно. Мы все имеем обыкновение вести исследование, сообразуясь не с самим предметом, а с возражениями тех, кто утверждает противоположное, и даже тот, кто исследует мысленно и в уединении, делает это до тех пор, пока ему больше нечего будет возразить самому себе. Поэтому для того, чтобы исследовать надлежащим образом, надо быть неистощимым на возражения, сообразные с родом [исследуемого предмета], а это возможно только в результате изучения всех [видовых] отличий.

Анаксимен, Анаксагор и Демокрит причиной неподвижности Земли считают ее плоскую форму. Благодаря ей, дескать, Земля не рассекает находящийся под ней воздух, а запирает его — наблюдение показывает, что это свойство плоских тел вообще (кроме того, плоские тела благодаря сопротивлению обладают устойчивостью и выдерживают напоры ветра). Таким же точно образом, по их словам, Земля запирает своей плоской поверхностью лежащий под ней воздух, а он, лишенный пространства, достаточного для перемещения, остается неподвижен внизу всем скопом — нечто подобное происходит с водой в клепсидрах³⁰. При этом они приводят много фактов, доказывающих, что запертый и неподвижный воздух способен выдерживать большую тяжесть.

Возражение первое: [они полагают, что] это объяснение неподвижности Земли справедливо только при условии, что форма Земли плоская. Однако из их рассуждений вытекает, что причина покоя не плоская форма, а скорее размер [Земли]. В самом деле, воздух остается неподвижным потому, что у него нет прохода, прохода у него нет из-за тесноты, тесно ему из-за большого количества, а много его потому, что его запирают огромные размеры Земли. Следовательно, то же самое будет верно и при условии, что Земля шарообразна, но столь же велика по размеру: она будет неподвижна, по их же собственной теории.

Однако оставим частности: [наш] спор со сторонниками таких взглядов на движение — спор не об отдельных частях, а, можно сказать, о Вселенной в целом. Поэтому надо начать с исходных принципов и установить, присуще ли телам [вообще] естественное движение или нет и может ли быть так, что естественное не присуще, а насильственное присуще. Но поскольку мы уже решили эти вопросы в меру наших сил раньше, будем использовать [полученные результаты] как истинные.

Если телам не присуще естественное движение, то не может быть присуще и насильственное. Если же не присуще ни естественное, ни насильственное, то они вообще не могут двигаться. [Логическая] необходимость этих следствий установлена выше. Кроме того, [установлено], что они не могут и покоиться, ибо, как движение присуще либо насильственно, либо естественно, так и покой. Но если только им присуще некоторое естественное движение, то им не может быть присуще только насильственное перемещение или только [насильственный] покой. Поэтому если сейчас Земля покоится насильственно, то и вихревое движение, благодаря которому ее части собрались в центр, также было насильственным. (Именно его все считают причиной, основываясь на [наблюдении вихрей], происходящих в жидкостях и в воздухе: в них более крупные и более тяжелые тела всегда устремляются к центру вихря. По мнению всех тех, кто считает мир возникшим, им и объясняется, почему Земля собралась в центр, а причину того, что она остается на месте, им приходится искать. При этом одни объясняют [неподвижность Земли] вышеуказанным образом и видят причину в ее плоской форме и величине, а другие, как Эмпедокл,— тем, что вращательное движение Неба быстрее движения Земли и потому препятствует ее падению; нечто подобное, [по их словам], происходит с водой в ковшах: при движении ковша по кругу вода много раз оказывается под медью, но по той же самой причине не падает вниз, хотя от природы ей свойственно падать.) Однако если [движению Земли] не препятствует ни вихрь, ни ее плоская форма, а воздух не оказывает сопротивления — куда в таком случае она станет двигаться? Ведь в центр [она переместилась] насильственно и покоится насильственно, а между тем у нее должно быть какое-то естественное движение. Что же это за движение: вверх или вниз или куда наконец? Куда-то оно по необходимости должно быть направлено; если же оно ничуть не более [должно быть движением] вниз, нежели вверх, а верхний воздух не препятствует движению  вверх,  то  и  подземный  воздух  не  может препятствовать движению вниз, ибо для одних и тех же [вещей] одни и те же причины должны порождать одни и те же следствия.

Кроме того, против Эмпедокла можно выставить еще одно возражение. Когда элементы были разъединены Враждой, то что было причиной неподвижности земли? Не станет же он и тогда объяснять ее «вихрем»!

Абсурдно также не понимать того, что если раньше частицы земли двигались к центру под действием вихря, то по какой причине теперь все, что имеет тяжесть, движется к земле? Ведь вихрь к нам не близок! Далее, по какой причине огонь движется вверх? Ведь не вследствие же вихря! Но если огню от природы свойственно двигаться в определенном направлении, то, разумеется, это должно быть свойственно и земле. Равным образом не вихрем обусловлены тяжесть и легкость: [вихревое] движение лишь причина того, что из предсуществующих тяжелых и легких [тел] одни направляются в центр, а другие поднимаются на поверхность. Следовательно, уже до того, как возник вихрь, одно было тяжелым, а другое — легким; чем же определялось различие между ними и каковы были характер и направление их естественного движения? В бесконечном [пространстве] не может быть верха или низа, а между тем именно через них определяются тяжелое и легкое.                                                          :

Таковы причины, которыми занято большинство [философов]. Но есть и такие, кто полагает, что Земля покоится вследствие «равновесия» (homoiotes), как, например, среди старинных [философов] Анаксимандр, По их мнению, тому, что помещено в центре и равно удалено от всех крайних точек, ничуть не более надлежит двигаться вверх, нежели вниз, или же в боковые стороны. Но одновременно двигаться в противоположных направлениях невозможно, поэтому оно по необходимости должно покоиться.

Эта теория остроумна, но не верна. Согласно ей, все, что только будет помещено в центре, должна оставаться в покое, следовательно, и огонь пребудет в покое, поскольку аргумент не относится специально к земле. В то же время она лишена логической необходимости. Наблюдение показывает, что земля не только покоится в центре, но и движется к центру. Куда движется любая часть земли, туда по необходимости должна двигаться и вся земля, и, куда она движется естественно, там и покоится естественно. Следовательно, [она покоится] не потому, что равно удалена от крайних точек: это общее свойство всех [тел], а движение к центру — особенность земли.

Абсурдно также искать причину того, что земля покоится в центре, но не искать причину того, что огонь покоится на периферии. Если место на периферии для огня естественно, то ясно, что и у земли должно быть какое-то естественное место. Если же центр для нее не естественное место и она покоится в нем по принуждению «равновесия» (по аналогии с волосом, который, как говорят, не порвется, если его натягивать сильно, но одинаково с обеих сторон, или [с человеком], испытывающим одинаково сильные голод и жажду и равно удаленным от еды и питья; он, дескать, вынужден не трогаться с места), то пусть-ка они поищут причину, по которой огонь покоится на периферии!

Странно также причину покоя этих [элементов] искать, а причину их движения не искать [и не спрашивать себя], почему при отсутствии препятствий один из них движется вверх, а другой — к центру.

Мало того, то, что они говорят, к тому же и неверно. Принцип, согласно которому все, чему ничуть не более надлежит двигаться в одном направлении, нежели в другом, должно оставаться в центре, акцидентально верен. Однако [одного только] этого принципа недостаточно, чтобы объяснить неподвижность [тела]: оно все равно станет двигаться, но только не все в целом, а разбитое на части. В самом деле, то же самое рассуждение приложимо и к огню: помещенный [в центре], он по необходимости должен оставаться неподвижным точно так же, как земля, поскольку он будет равно удален от любой крайней точки. Однако, несмотря на это, [огонь] при отсутствии препятствий станет двигаться к периферии, как это доказывает наблюдение, но только не весь целиком по направлению к одной точке [периферии] (а теория равновесия предусматривает только эту возможность), а [каждая] соответствующая часть [огня] — по направлению к соответствующей части периферии, скажем [каждая] четвертая часть [огня] — к [соответствующей ей] четвертой части периферии; поскольку   ни   одно тело не есть точка, [то оно имеет части]. Как в процессе сгущения [огонь] собрался бы из большего объема в меньший, так и в процессе разрежения [он расширился бы] из меньшего [объема] в больший. Поэтому и земля, несмотря ни на какой принцип равновесия, двигалась бы таким образом от центра, если бы он не был ее естественным местом.

Вот, пожалуй, и все теории [наших предшественников] о форме, местоположении, а также покое и движении Земли.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сами же мы должны прежде всего ответить на вопрос, обладает ли Земля движением или покоится, поскольку некоторые, как мы сказали, считают ее одной из звезд³¹, а другие хотя и помещают в центре, но говорят, что она «крутится» и движется вокруг центральной оси³². Невозможность этого станет очевидной, если мы примем за исходный принцип, что, коль скоро Земля движется (независимо от того, находится ли она при этом вне центра или в центре), ее движение по необходимости должно быть насильственным. Оно не может принадлежать самой земле, поскольку в таком случае и каждая из ее частей обладала бы этим движением,— на самом же деле все они движутся по прямой к центру. А раз оно насильственно и противоестественно, то не может быть вечным. Однако порядок космоса вечен.

Кроме того, наблюдение показывает, что все [небесные тела], обладающие круговым движением, за исключением первой сферы, запаздывают и движутся несколькими движениями. Поэтому и Земля — движется ли она вокруг центра или находясь в центре — по необходимости должна двигаться двумя движениями. Если же это так, то должны происходить отклонения и попятные движения неподвижных звезд. Однако этого не наблюдается: одни и те же звезды всегда восходят и заходят в одних и тех же местах Земли.

Кроме того, естественное движение частей и всей Земли направлено к центру Вселенной, именно поэтому Земля находится на самом деле в центре. Но поскольку центр Земли и Вселенной — один и тот же, правомерен вопрос: почему к нему естественно движутся [тела], имеющие тяжесть, и части земли? Потому

ли, что он центр Вселенной, или же потому, что он центр Земли? По необходимости они, несомненно, должны двигаться к центру Вселенной, так как легкие [тела] и огонь, движение которых противоположно по направлению движению тяжестей, движутся к краю [не Земли, а] окружающего центр пространства. Но центр Земли совпал с центром Вселенной, и поэтому они движутся также и к центру Земли, но акцидентально постольку, поскольку центр Земли находится в центре Вселенной. А о том, что они движутся также и к центру Земли, свидетельствует тот факт, что тяжести, падающие на землю, падают не параллельно друг другу, а под равными углами [к касательной], откуда следует, что они движутся к одному центру [Вселенной] и Земли [рис. 5]³³.

Что Земля по необходимости должна находиться в центре и быть неподвижной, очевидно не только на основании указанных причин, но и потому, что тяжести, силой бросаемые вверх, падают снова на то же место отвесно, даже если сила забросит их на бесконечно большое расстояние.

Итак, из вышеизложенного ясно, что Земля не движется и не находится вне центра. Кроме того, из сказанного ясна и причина [ее] покоя. Если Земле, как показывает наблюдение, по природе свойственно отовсюду двигаться к центру, а огню точно так же от центра к периферии, то ни одна ее часть не может сдвинуться с центра иначе как по принуждению, ибо у каждого простого [тела] одно простое движение, но не противоположные, а движение от центра противоположно движению к центру. Стало быть, если ни одна ее часть не может сдвинуться с центра, то ясно, что вся Земля тем более не может, ибо целое по природе движется туда же, куда по природе движется часть. Следовательно, поскольку Земля не может сдвинуться с места иначе как под действием превосходящей силы, она по необходимости должна покоиться в центре. Это подтверждается и астрономическими теориями математиков: наблюдаемые явления — перемещение конфигураций³⁴, которыми определяется [взаимное] расположение звезд, происходит в соответствии с предпосылкой, что Земля находится в центре. Итак, относительно местоположения, а также покоя и движения Земли ограничимся сказанным.

Что касается формы Земли, то она по необходимости должна быть шарообразной, ибо каждая из ее частей имеет вес до [тех пор, пока не достигнет] центра, и так как меньшая [часть] теснима большей, то они не могут образовать волнистую поверхность, но подвергаются взаимному давлению и уступают одна другой до тех пор, пока не будет достигнут центр. Для уразумения этого надо мысленно представить себе Землю возникающей так, как описывают ее возникновение некоторые физиологи, с той только разницей, что они причиной движения вниз считают силу, а лучше признавать истину и считать, что это происходит потому, что все тяжелое обладает природным свойством двигаться к центру. Так вот, когда ([разумеется, не в действительности, а] в возможности) имела место смесь [всех вещей], то выделявшиеся [из нее частицы земли] со всех сторон равномерно двигались к центру. А впрочем, были [частицы земли] до того, как они собрались вместе в центре, равномерно распределены по периферии или неравномерно — результат будет один и тот же. Если они двигались от всех точек периферии к одному центру равномерно, то ясно, что масса должна была получиться одинаковой со всех сторон, ибо если со всех сторон прибавляется равное количество, то периферия [массы] должна быть везде равно удаленной от центра. Но такова форма шара. Однако то же самое будет справедливо и в том случае, если части земли стекались к центру не со всех сторон равномерно: большее количество всякий раз должно толкать вперед находящееся перед ним меньшее, так как и то и другое имеют тяготение (rhope) вплоть до центра и большая тяжесть толкает перед собой меньшую до тех пор, пока он не достигнут.

Точно так же решается и трудность, которая могла бы возникнуть. Пусть Земля находится в центре и шарообразна, [могли бы нам возразить], но если бы при этом к одному ее полушарию прибавить тяжесть, во много раз большую, [чем тяжесть Земли], то центр Вселенной больше не совпадал бы с центром Земли, и, следовательно, Земля либо не останется покоящейся в центре, либо, .если останется, будет находиться в состоянии покоя, даже не имея своего центра в том месте, в которое ей на самом деле от природы свойственно двигаться. Такова трудность. Уяснить ее не составит

большого труда, если быть чуть более внимательным и уточнить наш постулат, что любая величина, имеющая тяжесть, движется к центру. Разумеется, [мы имеем в виду], что [она движется] не до тех пор, пока не коснется своим краем центра [Вселенной], но большее количество должно пересиливать [меньшее] до тех пор, пока [вся величина] не займет своим центром центр [Вселенной], так как [она] тяготеет к этой точке. А между тем не имеет никакого значения, утверждаем ли мы это относительно комка и первой попавшейся частицы земли или относительно всей Земли в целом, ибо указанный факт не зависит от малости или величины, но относится ко всему, что имеет тяготение к центру. Поэтому независимо от того, двигалась ли Земля откуда-либо вся или по частям, она должна была двигаться до тех пор, пока не заняла центр со всех сторон равномерно, поскольку меньшие количества выравнивались большими посредством толкания вперед, производимого тяготением.

Таким образом, если Земля возникла, то она должна  была возникнуть указанным образом, откуда ясно, что она возникла в форме шара. Если же она не возникла и вечно остается неподвижной, то должна быть такой же, какой бы она изначально возникла, если бы у нее было возникновение. (Форма Земли должна быть шарообразной не только на этом основании, но и потому, что все тяжелые [тела] падают под равными углами [к касательной], а не параллельно друг другу, что естественно, [если они движутся] к шарообразному по своей природе [телу].) Земля, стало быть, либо [действительно] шарообразна, либо по крайней мере по своей природе шарообразна. Но всякую [вещь] надо считать такой, какой она стремится быть по своей природе и какова она воистину, а не такой, какова она по принуждению и вопреки своей природе.

Кроме того, [шарообразность Земли] доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, затмения луны не являли бы собой сегментов такой формы. Факт тот, что в месячных фазах терминатор принимает всевозможные формы (он бывает и прямым, и выпуклым с обеих сторон, и вогнутым), а в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Следовательно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет Земля, то причина [такой] формы — округлость Земли, и Земля шарообразна.

Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью доказывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера. Стоит нам немного переместиться к югу или к северу, как горизонт явственно становится другим: картина звездного неба над головой значительно меняется и при переезде на север или на юг видны не одни и те же звезды. Так, некоторые звезды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в северных странах, а звезды, которые в северных странах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно не только то, что Земля круглой формы, но и то, что она небольшой шар: иначе мы не замечали бы [указанных изменений] столь быстро в результате столь незначительного перемещения.

Поэтому те, кто полагают, что область Геракловых столпов соприкасается с областью Индии и что в этом смысле океан един, думается, придерживаются не таких уж невероятных воззрений. В доказательство своих слов они, между прочим, ссылаются на слонов, род которых обитает в обеих этих окраинных областях: оконечности [ойкумены] потому, мол, имеют этот [общий] признак, что соприкасаются между собой.

И наконец, те математики, которые берутся вычислять величину [земной] окружности, говорят, что она составляет около четырехсот тысяч [стадиев]³⁵.

Судя по этому, тело Земли должно быть не только шарообразным, но и небольшим по сравнению с величиной других звезд.

Примечания к книге второй

1  По характеру изложения эта глава резко отличается от большинства глав трактата «О Небе» (в особенности если сравнить ее с предшествующей последней главой первой книги с ее трудной и абстрактной аргументацией). По этой причине некоторые исследователи рассматривают эту главу как отрывок из более раннего «экзотерического» сочинения Аристотеля (может быть, «О философии»), вставленный сюда либо самим философом, либо позднейшими редакторами его рукописей. См. прим. 7 и 9. — 306.

2  Здесь под «небом» надо понимать не космос в целом, а небесный свод или, по терминологии Аристотеля, «верхнее место» космоса. — 306.

3  Ср. сходное место в «Федоне» Платона  (99 с). — 307.

4  Полемика с платоновской концепцией мировой души, изложенной в «Тимее». — 307.

5 Иксион — мифический царь лапифов, за свои преступления наказанный вечной мукой: он был црикован к безостановочно вращающемуся огненному колесу (в современной нам литературе этот сюжет использован в трагедии Инн. Анпенского «Иксион»). — 307.

6  Трактат «О движении животных» (Peri zoon cineseos в издании Bekker'a, с. 698—704). — 308.

7  Странное для Аристотеля заявление. В предыдущей главе он недвусмысленно высказывается против концепции мировой души (прим. 4). — 309.

8  Смысл рассуждений Аристотеля заключается в следующем. Если мы расположим паше тело так, что голова будет направлена к северному полюсу небесной сферы, а ноги — к южному, то видимое движение звезд будет происходить слева направо (или по часовой стрелке, если положить часы циферблатом вверх). Но «правой стороной всякого существа мы называем ту, с которой начинается ее движение». Поэтому надо изменить наше положение так, чтобы голова была направлена к южному полюсу, тогда видимое движение небесных светил будет происходить «правильным» образом, т. е. справа налево (по нашему — против часовой стрелки). Проблема правостороннего и левостороннего вращения бесспорно занимала Аристотеля. — 310.

9  Изложенная здесь парадоксальная точка зрения находится в резком противоречии с многократными заявлениями Аристотеля о том, что «низом» сферической Вселенной следует считать ее центр, куда опускаются тяжелые элементы, а «верхом»— ее периферию, куда стремятся подняться легкие. Учитывая это обстоятельство, а также отмеченные нами высказывания (прим. 7) об одушевленности Неба, мы полагаем, что эту главу с еще большим основанием, чем первую, следует считать вставкой (возможно, отредактированной самим автором) из более раннего сочинения Аристотеля, когда он еще придерживался концепции одушевленного зооморфного космоса. — 310.

10  Отождествление бога с вечно движущимся небом противоречит концепции неподвижного перводвигателя, развитой в других сочинениях Аристотеля («Физика» VIII, «Метафизика» XII). Симплиций полагал, что термин «бог» употребляется здесь не в собственном значении, а в качестве синонима «божественного тела» (theion soma). Возможно, однако, что лекции, включенные в состав трактата «О Небе», читались в тот период, когда концепция неподвижного перводвигателя еще не стала неотъемлемой частью аристотелевской теоло» гии. — 311.

11  Этот вопрос рассматривается в трактате «О возникновении и уничтожении» (II 10). — 312.

12  Намек на атомистическую теорию Платона, которая будет подвергнута обстоятельной критике в третьей книге «О небе». - 312.

13  См. I 9, 279 а И и далее. —314.

14

15  См.   I  4. — 315.

16  См. гл. 2. — 316.

17  Очень неясное рассуждение. Не исключено, что исходный аристотелевский текст был испорчен    при   переписке. — 316.

18  Если Аристотель хочет сказать, что брошенное тело приобретает максимальную скорость в середине своей траектории, то это явно неверно. Может быть, речь идет не о скорости, а о чем-то другом. О чем же? В силу этой неясности термины epilasis и anesis переданы здесь русскими словами «усиление» и «ослабление» (а не ускорение и   замедление,   как   делает    большинство    переводчиков). — 316.

19  Внешние   звезды — это   звезды,   расположенные   вблизи небесного экватора. — 320.

20  Луна действительно не «катится», но поворачивается вокруг оси с периодом, равным периоду ее обращения вокруг Земли. — 322.

21  Под гармонией [октавой] здесь понимается не музыкальный интервал, но совокупность тонов музыкальной гаммы. Авторами этой теории были, как указывает Симплиций, пифагорейцы. Она излагается также Платоном — в «Государстве»    (X 616 с  и далее)   и в  «Тимее»   (35Ь и далее). — 322.

22  Согласно расчетам Кеплера, покрытие Марса Луной, о котором говорит Аристотель, имело место 4 апреля 357 г. до н. э. Новейшие вычисления уточнили дату покрытия, сместив ее ровно на месяц (4 мая 352 г. до н. э., 21 час по афинскому времени). — 326.

23  Что такое «хиосский» бросок, мы не знаем, но мысль Аристотеля ясна: вероятность того, что при игре в кости десять тысяч раз подряд выпадает одна и та же цифра, ничтожно мала. — 327.

24  Эти рассуждения свидетельствуют о знакомстве Аристотеля по крайней мере с моделью космоса Евдокса. В «Метафизике» (XII 8) упоминается позднейшая, усовершенствованная по сравнению с Евдоксовой, модель Каллиппа, в которой число движущихся сфер было увеличено с 27 до 34. — 328.

25  Изложенная Аристотелем теория развивалась, как известно, Филолаем. Однако у нас нет уверенности, что эта теория разделялась всеми пифагорейцами. — 329.

26 Т. е. поверхность земли. — 330.

27  Цитируемое Аристотелем место из «Тимея» (40 Ь) дает основание полагать, что Платон допускал, в том или ином виде, суточное вращение Земли вокруг собственной оси (несколько позднее эта идея была развита учеником Платона Гераклидом Понтийским). Наиболее остроумная гипотеза, позволяющая примирить это место с другими высказываниями: Платона, была предложена Cornford'oм («Plato's Cosmology», 1837, p. 120 и далее). — 330.

28  DK 21, А 47 и В 28. — 331.

29  DK, 31, В  39. — 331.

30  Клепсидра — водяные часы. Опыты с клепсидрами проводили и Эмпедокл и Анаксагор («Физика» IV 6, 213а 22— 27). - 332.

31  Пифагорейцы. — 336.

32  Платон (см. прим. 26). — 336.

33

34  Т.  е. созвездий. — 337.

35  400 000 стадий — 73 672 км. Это — древнейшая известная нам оценка размеров земного шара. Она оказалась сильно завышенной, на самом деле длина земной окружности равна 40 000 км. Позднейшие ученые античной эпохи — Архимед, Аракосфен, Гиппарх и Посидоний — получили значения, более близкие к истине. — 340.