Ю. А. Белый

Иоганн КЕПЛЕР

1571-1630

Глава шестая

Кеплер и Галилей

Когда 25-летний Кеплер, никому еще не известный преподаватель протестантской школы в Граце, выпустил свое первое астрономическое сочинение «Космографическая тайна», его знаменитый современник — 32-летний Галилей уже четыре года занимал кафедру математики в Падуанском университете (Венецианская республика). Их знакомство так и осталось заочным, и тем не менее вопрос о взаимоотношениях между двумя крупнейшими учеными того времени невозможно обойти в биографии одного из них.

Галилео Галилей, великий итальянский философ, физик и астроном, родился 15 февраля 1564 г. в г. Пизе (Тоскана) в обедневшей дворянской семье. Его отец — Винченцо Галилей — происходил из Флоренции, имел основательные познания в области математики, но занимался преподавательской, композиторской и исполнительской деятельностью в области музыки, а также ее теорией и историей. Изданная в 1581 г. книга Винченцо Галилея «Диалог об античной и современной музыке» пользовалась в свое время большой популярностью и внимательно изучалась позже Кеплером в его поисках мировой гармонии.

Детство Галилея прошло во Флоренции. Еще тогда он обнаружил склонность к механике, изготовляя модели различных механизмов, но, желая как-то преодолеть материальные затруднения в семье, его хотели готовить сначала к торговой деятельности. Впрочем, в тогдашней Италии флорентийский купец или промышленник, занимающийся наукой либо искусством, встречался довольно часто.

Но необыкновенные способности юного Галилео к учению изменили намерения отца, и коммерцией пожертвовали в пользу менее прибыльной медицины. 17-летний юноша поступает на медицинский факультет Пизанского университета. Однако интересы Галилео настолько не соответствовали изучавшимся им там наукам, что, невзирая на свое глубокое уважение к отцу и понимание финансового положения семьи, он оставил университет незадолго до окончания (в 1585 г.).

Возвратившись во Флоренцию, Галилео тайком берет уроки математики у друга отца Риччи. Уже в следующем, 1586, году, усвоив сочинения Евклида и Архимеда, Платона и Аристотеля, схоластов XIV века, в том числе и антиаристотелевские трактаты номиналистов, Галилей самостоятельно разрабатывает проблему гидростатического равновесия, подготовляет исследование о гидростатических весах, пишет трактат о центре тяжести тяжелых тел. Еще раньше, наблюдая качания люстры в пизанском соборе, Галилей открывает закон изохронности колебании маятника, вскоре примененный в изобретенном им приборе — своеобразном метрономе для отсчета пульса («pulsilogium»). Вокруг молодого Галилея образуется кружок друзей — любителей науки и научных корреспондентов, в числе которых особую роль сыграл маркиз Гвидобальдо дель Монте, автор работ по механике и математике. Гвидобальдо с помощью брата-кардинала и других влиятельных знакомых добился в 1589 г. назначения Галилея профессором математики с очень небольшим жалованьем все в тот же Пизанский университет.

В университете непререкаемым авторитетом пользовалось учение Аристотеля. Читая здесь лекции по философии и математике, Галилей очень скоро убедился в несостоятельности многих положений перипатетиков — последователей этого учения. Например, ставя опыты с падением тел, он обнаружил неправильность утверждения Аристотеля о пропорциональности скорости падения весу тел. Выступления против учения Аристотеля привели вскоре Галилея к конфликту с университетскими преподавателями и властями, материальное же положение его тем временем ухудшилось, так как после смерти отца в 1591 г. на плечи Галилея легли заботы о семье.

Гвидобальдо снова помог: в 1592 г. Галилею была предложена    кафедра математики университета в Падуе (Венецианская республика). С переездом осенью того же года в Падую у Галилея начался новый период жизни и творчества.

Прежде всего улучшилось его материальное положение: помимо жалованья, он получал некоторый доход от продукции созданной им в Падуе мастерской, в числе изделий которой были приборы и механизмы, изобретенные Галилеем. Кроме того, у Галилея брали частные уроки отпрыски богатых аристократических семейств. Впрочем, денег не хватало — чем больше он зарабатывал, тем больших расходов требовало его повышавшееся общественное положение...

В Падуе Галилей устанавливает законы динамики, изобретает предшествовавший термометру термоскоп, строит телескоп и обогащает астрономию своими открытиями. Здесь же он разрабатывает физическую и философскую аргументацию в пользу системы Коперника.

Есть указания на то, что Галилей был обращен в коперниканство тем же   человеком, кто ввел в курс   этого учения Кеплера, т. е. Мёстлином, во время путешествия того по Италии. Но скорее всего Галилей еще в юношеские годы самостоятельно познакомился с книгой Коперника и его теорией, и значительная часть последующей жизни Галилея была отдана тому, чтобы придать гелиоцентрической системе физически наглядный, рациональный и общедоступный вид. Борьба за систему Коперника была у Галилея борьбой за новое мировоззрение, борьбой против реакционной церковно-схоластической идеологии.

Как уже упоминалось, знакомство Кеплера и Галилея состоялось посредством переписки по поводу посланной Кеплером Галилею книги «Космографическая тайна». Галилей получил эту книгу, по-видимому, 4 августа 1597 г. и в тот же день написал Кеплеру ответ.

«Ваша книга, о ученейший муж, которую Вы переслали мне через Пауля Амбергера, попала ко мне буквально несколько часов тому назад, и так как этот Пауль сообщил, что возвращается в Германию, я счел бы себя неблагодарным, если бы не выразил Вам этим письмом свою признательность. Я благодарен Вам особенно за то, что Вы считаете меня достойным такого доказательства Вашей дружбы. Пока что я прочел только введение, но из него узнал в некоторой мере Вашу цель, и я поздравляю себя с тем, что мне улыбнулась судьба найти такого человека в качестве союзника в поисках правды... Прискорбно, что лишь так немногие ищут правду и не следуют ложному методу мышления. Но здесь уместно не сетовать на мизерию нашего века, а радоваться с Вами столь прекрасным мыслям, утверждающим правду. Итак, я добавлю только обещание, что в свободное время прочту Вату книгу, так как уверен, что найду в ней самые прекрасные вещи...

...Много лет назад я обратился к идеям Коперника, и с помощью его теории мне удалось полностью объяснить многие явления, которые не могли быть в общем объяснены посредством противоположных теорий. У меня появилось множество аргументов, опровергающих противоположные представления, но я их до сих пор не решился опубликовать из боязни столкнуться с, той же судьбой, которая постигла нашего Коперника, хотя и заслужившего бессмертную славу среди немногих, но представлявшегося большинству заслуживающим освистания и осмеяния, до того велико количество глупцов.Я бы все же решился выступить с моими размышлениями, если бы было побольше таких людей, как Вы, поскольку же это не так, я избегаю касаться указанной темы»¹.

Кеплер был очень рад тогда письму Галилея, о чем немедленно сообщил Местлину. Отвечая Галилею, он писал: «Будьте увереннее и продолжайте Ваше дело. Если Италия неудобна для издания Ваших сочинений и Вы предполагаете встретить препятствия к этому, то, может быть, Германия даст нам необходимую для этого свободу»². Святая простота!

Галилей начал публиковаться поздно. Его первое произведение—наставление по применению пропорционального циркуля в военном деле — было опубликовано только в 1609 г., когда 42-летний профессор Падуанского университета был уже широко известен в научных кругах и многие его произведения расходились в рукописях. Но в одном случае его трудно обвинить в медлительности: в марте 1610 г. вышло его небольшое произведение под названием «Sidereus Nuncius» («Звездный вестник»). Вряд ли когда-либо в одном произведении впервые сообщалось о стольких сенсационных астрономических открытиях, сделанных к тому же буквально в течение нескольких ночных наблюдений в январе-феврале 1610 г. с помощью недавно изобретенного телескопа.

Галилей не считается изобретателем телескопа, первые зрительные трубы (с объективом в виде выпуклой линзы, окуляром — в виде вогнутой) появились в Голландии около 1608 г. Право на приоритет изобретения оспаривалось несколькими лицами, из которых оптик Липперсгей имел для этого, по-видимому, больше оснований, чем другие.

Галилей, услышав об этом изобретении (но не зная конструкции телескопа), быстро понял его устройство, а на следующий день изготовил свой первый инструмент, такой, что наблюдаемые через него объекты казались «в три раза ближе и в десять раз больше, чем при взгляде простым глазом». Уже через шесть дней была готова труба, которая представляла предметы увеличенными, более чем в шестьдесят раз, а еще через некоторое время появился «инструмент настолько совершенный, что при взгляде через него предметы казались почти в тысячу раз крупнее и более чем в тридцать раз ближе, чем видимые естественным образом».

В ночь на 7 января 1610 г. Галилей направляет свою зрительную трубу («Conspicilla») на небо —и в этом его бессмертная заслуга перед наблюдательной астрономией. Первое, что он увидел, был лунный пейзаж — цирки, горные цепи и вершины, бросающие тени на лунные долины. Луна похожа на Землю — факт не в пользу религиозных догм и учения Аристотеля об особом положении Земли среди небесных тел! Млечный Путь состоит из отдельных бесчисленных звезд. Возле Юпитера Галилей замечает маленькие звезды (сначала три, потом еще одну), которые уже на следующую ночь изменили свое положение относительно планеты. Галилею с его кинетическим восприятием явлений природы недолго пришлось раздумывать — перед ним спутники Юпитера. Он называет их «медицейскими звездами» (в честь его тосканских покровителей — герцогов Медичи). Наличие спутников у планеты Юпитер — еще один довод против исключительного положения Земли.

Эти сведения вместе с рассказом об изготовлении Галилеем телескопа были им спешно опубликованы. Его открытия привлекли всеобщее внимание, но реакция на них была разной.

Кеплер узнал об открытиях Галилея очень скоро, 15 марта 1610 г., от своего друга Вакгера. Лучшее представление о его реакции дают нижеследующие выдержки из его открытого письма к Галилею, написанного 19 апреля того же года и вскоре опубликованного отдельным изданием.

«И вот около мартовских ид (т. е. 15 марта) через скороходов пришла в Германию весть, что ты, мой Галилей, вместо чтения чужой книги занялся собственной невероятнейшего содержания о четырех до сих пор неизвестных планетах (уже не говорю о других главах книги), найденных при помощи двойной зрительной трубы; когда это перед моим домом сказал мне с повозки советник его императорского величества и референдарий священной императорской консистории Иоганн Матвей Вакгер фон Вакенфельс, то меня в размышлении об услышанном охватило такое удивление, такие сильные поднялись душевные движения (как будто неожиданно разрешились старинные наши небольшие споры), что он от радости, я же от стыда, оба от смеха, смущенные новостью, еле могли успокоиться, он рассказывал, я же слушал. Мое изумление усилилось из-за уверения Вакгера, что об Галилее это пишут славнейшие в науке мужи, серьезностью и постоянством далеко отстоящие от общественной суеты, и что эта книга уже находится в печати и придет со следующими гонцами.

Уходя от Вакгера, я был взволнован авторитетом Галилея, приобретенным правильностью суждений и остротой ума. Поэтому я размышлял о том, возможно ли увеличение числа планет, если только верна моя «Космографическая тайна», которую я выпустил в свет тринадцать лет тому назад; в ней пять известных евклидовых тел, которые Прокл, следуя Пифагору и Платону, называет космическими, допускают не более шести планет вокруг Солнца.

Как видно из  предисловия к упомянутой книге, и  я искал тогда, не будет ли вокруг Солнца больше планет, но напрасно.

Все это во время размышлений приходило мне на ум, и я на повозке отправился к Вакгеру; если Земля, по Копернику, одна из планет, имеет свою движущуюся вокруг нее Луну и выходящую из общего счета, то, конечно, могло случиться, что Галилей действительно мог увидеть еще четыре Луны, вращающиеся в очень тесных пределах вокруг малых тел Сатурна, Юпитера, Марса и Венеры; Меркурий же, самый последний из окружения Солнца, настолько погружен в его лучи, что в нем Галилей до сих пор не мог заметить чего-нибудь подобного.

Вакгер же, наоборот, считал, что эти новые планеты должны, без сомнения, вращаться вокруг некоторых из неподвижных звезд (это он уже очень давно говорил мне на основании рассуждений кардинала Кузанского и Джордано Бруно); если до сих пор четыре планеты там еще скрывались, то что же может препятствовать мысли о возможности после этого начала сделать открытия там еще бесчисленного множества новых планет... Так думал я и так он, и мы обнадеженные ждали книгу Галилея, необычайно желая прочесть ее»³.

Вскоре Кеплеру удалось познакомиться с книгой Галилея, полученной императором,— тот интересовался астрономическими открытиями, точнее, возможностью их использования в астрологии, а затем Кеплер получает дарственный экземпляр от Галилея с просьбой дать на него отзыв. Уже 19 апреля этот отзыв — знаменитый «Разговор со звездным вестником» («Dissertatio cum Nimtio Sidereo») — был отправлен Галилею, затем отпечатан в типографии, после чего неоднократно переиздавался. Это замечательное письмо является характерным образцом информационного источника, с помощью которого распространялись тогда сведения о научных исследованиях — ведь научной периодики тогда еще не существовало. Приведенный выше отрывок как раз и взят из этого письма. Но его содержание этим не исчерпывается.

В «Разговоре» Кеплер, в отличие от некоторых своих современников, абсолютно доверяет тому, что видел Галилей в телескоп, галилеевской тщательности в наблюдениях и надежности полученных им данных и дополняет мысли Галилея большим количеством ссылок на  литературные  источники в духе  лучших  традиций  гуманизма.

«Может быть, я покажусь слишком смелым,— пишет он — если так легко поверю твоим утверждениям, не подкрепляясь никаким собственным опытом. Но почему же мне не верить ученейшему математику, о правоте которого свидетельствует самый стиль его суждений, который далек от суетности и для стяжения общего признания не будет говорить, что он видел то, чего на самом деле не видел, не колеблясь из любви к истине противоречить распространеинейшим мнениям»⁴. Кеплер не сомневается в открытии Галилеем четырех спутников Юпитера, более того, он пишет: «Лучше я пожелаю, чтобы у меня была готова зрительная труба, с которой я обогнал бы тебя в открытии двух (так, мне кажется, требует пропорция) спутников Марса и шести или восьми сатурновых, в котором, может быть, прибавятся один-другой вокруг Венеры и Меркурия»⁵.

Высказанное здесь Кеплером предположение о существовании спутников у Марса и Сатурна оказалось верным, хотя и не имело ничего общего с «пропорциональностью». Два спутника Марса — Фобос («Страх») и Деймос («Ужас») — удалось обнаружить с помощью сильного телескопа только в 1877 г. во время великого противостояния Марса; девять спутников Сатурна были открыты между 1655—1898 г.

Кеплер предлагает далее Галилею свою помощь «против брюзжащих критиков всего нового, для которых неизвестное невероятно, и все, что лежит по ту сторону от аристотелевского пограничного столба, представляется вредным и кощунственным»⁶.

Обстоятельно разбирается в «Разговоре» вопрос об астрономической трубе: что говорилось еще у Порта, что описано самим Кеплером в 1604 г. в «Дополнениях», что нового внесено Галилеем. Ссылаясь на свои рассуждения в «Дополнениях» о свойствах системы из выпуклой и вогнутой линз, Кеплер пишет: «Описание этого самого в моей книге может напомнить интересующемуся читателю о [его] устройстве, в особенности, если чтение моих объяснений соединить с текстом Порты»⁷.

Естественно было поставить вопрос и о том, почему он, Кеплер, разобравшись в свойствах и взаимодействии линз, сам не попытался использовать их комбинацию для астрономических наблюдений. И Кеплер ставит этот вопрос и отвечает на него: он считал, что это было бесполезно, так как при сильном увеличении вследствие «небесной субстанции» все равно нельзя было бы различить никаких подробностей, ведь и на Земле мелкие части видимых предметов в удалении становятся неясными из-за толщины слоя воздуха.

Среди высказанных Кеплером в «Разговоре» (и других сочинениях) мыслей Галилей многого не смог оценить. Он игнорировал такое достижение Кеплера, как отказ от концепции равномерного движения планет, не признал он и гениальную мысль Кеплера, объяснявшую причины морских приливов и отливов притяжением земных тел, как и вообще любые рассуждения о взаимодействии небесных тел. Позже, в знаменитых «Диалогах», Галилей, рассуждая о природе приливов, писал: «Среди великих людей, рассуждавших об этом поразительном явлении природы, более других удивляет меня Кеплер, который, обладая умом свободным и острым и будучи хорошо знаком с движениями, приписываемыми Земле, допускал особую власть Луны над водой, сокровенные свойства и тому подобные ребячества»⁸.

Тем не менее мощная дружеская поддержка пражского астронома была оценена Галилеем, тем более, что наряду с признанием и славой «Звездный вестник» вызвал и многочисленные открытые выступления против Галилея, некоторые из них вызвали новое выступление Кеплера в защиту Галилея.

Об атмосфере, окружающей открытия Галилея, можно составить представление по его письму к Кеплеру, написанному в августе 1610 г.:

«Посмеемся, мой Кеплер, великой глупости людской. Что сказать о первых философах здешней гимназии, которые с каким-то упорством аспида, несмотря на тысячекратное приглашение, не хотели даже взглянуть ни на планеты, ни на Луну, ни на телескоп. Поистине, как у того нет ушей, так и у этих глаза закрыты для света истины. Удивительно, но меня не дивит. Этот род людей думает, что философия какая-то книга, как «Энеида» или «Одиссея», истину же надо искать не в мире, не в природе, а в сличении текстов. Почему не могу посмеяться вместе с тобой? Как громко расхохотался бы ты, если бы слышал, что толковал против меня в присутствии великого  герцога  Пизанского  первый  ученый здешней гимназий, как силился он логическими аргументами как бы магическими прельщениями отозвать и удалить с неба новые планеты»⁹.

Галилей горячо благодарит Кеплера «как первого и почти единственного, подарившего высказывания, полные доверия».

Возбужденный открытиями Галилея, Кеплер возвращается к рассмотрению оптических вопросов. Уже через несколько дней после окончания «Разговора» у него созрел проект нового телескопа. За два месяца — август-сентябрь 1610 г. — была написана «Диоптрика». О значении этой основополагающей работы выше уже говорилось. К сказанному добавим, что сам отец новой наблюдательной астрономии Галилей немного сделал для развития оптики и, видимо, не смог усвоить рассуждений Кеплера из «Диоптрики». Итальянец Джованни Тарде записал в своем дневнике, что когда в ноябре 1614 г. он обратился к Галилею с просьбой сообщить подробности об устройстве и расчете телескопа, ответ Галилея гласил: «Эта наука еще недостаточно хорошо известна, он не знает никого, кто ею бы занимался, если не вспомнить о Иоганне Кеплере, императорском математике, который написал об этом книгу, но настолько темную, что ее, пожалуй, никто не понял».

Галилей, располагая прекрасной мастерской, во многом содействовал распространению своих телескопов, но не стал заниматься их дальнейшим усовершенствованием, и еще при его жизни эти телескопы были почти полностью вытеснены телескопами другого, кеплеровского типа.

Однако пока у Кеплера не было ни средств, ни специалистов, которые могли бы ему помочь в сооружении инструмента, чтобы он мог повторить наблюдения своего итальянского коллеги.

Кеплер вынужден обратиться с просьбой к Галилею помочь ему приобрести телескоп. Но тот отказывает под предлогом, что лучший его инструмент поступил в галерею великого герцога Тосканского для вечного хранения среди особых драгоценностей. Счастье улыбнулось Кеплеру с другой стороны: привез с собой телескоп (подарок Галилея) остановившийся ненадолго в Праге кельнский курфюрст Эрнст. На одиннадцать ночей инструмент попадает в распоряжение   Кеплера,   который с двумя помощниками по-очереди* ведут наблюдения за спутниками Юпитера. При этом каждый самостоятельно зарисовывает виденное, а затем результаты наблюдений сравниваются и совместно изучаются. 9 сентября инструмент пришлось возвратить, а уже 11-го был готов отчет о наблюдении, тут же изданный под названием «Narratiо de observatis quatuor Jouis satellitibus» — «Рассказ о наблюдении четырех спутников Юпитера». Как и «Рассуждение о звездном вестнике», он был немедленно переиздай в Италии и затем включался во все собрания сочинений Галилея, поскольку в нем исключительно ярко отображалась реакция ученого-теоретика на результаты удивительных наблюдений Галилея. С легкой руки Кеплера термин «сателлит» (лат. satelles — телохранитель) занял в западноевропейских языках то же место для обозначения естественных спутников планет, какое через 350 лет заняло русское слово «sputnik» для искусственных.

Наблюдения окончательно убедили Кеплера в том, что вокруг Юпитера обращается несколько спутников, которые видимы в телескоп как маленькие звездочки, довольно быстро изменяющие свое положение. Более того, Кеплеру показалось было, что ему удалось открыть и спутники у Марса. Он пишет:

«Утром первого сентября через час или два после полуночи... разглядывая Марс, мы увидели в инструмент четыре маленькие звезды, пятую несколько дальше, а шестую совсем близко к нему... Итак, когда Галилей прислал сюда анаграмму из 37 букв, в которых, как он сказал, содержится новое наблюдение, еще более удивительное, чем первое — четыре спутника Юпитера, то я эти буквы ради памяти, как смог, превратил в следующий полуварварский стих:

Salve ut bistineum geminatum Martia proles**.

У нас появилась мысль, не видим ли мы несколько таких небольших лун и вокруг Марса? Однако наблюдения следующих дней показали, что Марс, хотя и медленным движением, ушел к  востоку   от   семи  этих  звездочек  и был совершенно обнаженным. Таким образом оказалось, что это были неподвижные звезды, о которых в дальнейшем я не буду упоминать».

Говоря об анаграмме (перестановке букв), Кеплер имеет в виду следующее: еще в «Звездном вестнике Галилей упоминает о некоем удивительном наблюдении, в котором он не был пока вполне уверен и в то же время желал закрепить за собой приоритет в новом открытии. Поэтому он использовал достаточно распространенный в те времена прием, заключавшийся в том, что сущность открытия шифровалась в фразе или наборе букв, составленных из тех же букв, которые заключались в формуле открытия. Таким образом смысл фразы оставался известным только самому автору. Это давало возможность ученому, не спеша, убедиться в правильности своего открытия и лишь после этого раскрыть секрет анаграммы. В случае же повторения данного открытия другим лицом, можно было со ссылкой на анаграмму восстановить свой приоритет.

Приведенная в «Звездном вестнике» анаграмма имела следующий вид:

«Smaismrmielmepoetalevmibvnenvgttaviras».

Восстановить содержащийся в этом зашифрованном сообщении смысл путем проверки всевозможных перестановок с повторениями совершенно невозможно. В самом деле, без учета деления фразы на слова, для этого следовало бы проверить различные расположения букв, общее количество которых выражается 35-значным числом! Если предположить, что нужно затратить по минуте на фразу, то за год удастся перебрать лишь около 526 тысяч комбинаций (шестизначное число), т. е. провести совсем незначительную часть требуемой работы.

Тем не менее Кеплер попытался проникнуть в сокровенный смысл заявки Галилея и, затратив немало труда, достиг, как ему показалось, цели, составив из приведенного выше набора букв восемь латинских фраз, в том числе и уже упомянутую фразу, в которой не были использованы две буквы:

«Salve, ul bistineum gerainatum Martia proles». Кеплер, как видим, решил, что Галилею удалось открыть спутники Марса, в существование   которых, как   уже  упоминалось, Кеплер поверил после открытия Галилеем   спутников   Юпитера.   Решение   было   послано   Галилею.   Но оказалось, что тот имел в виду другое, а именно: «Altissimum  planetam  tergemimim  observavi»,   т. е. «высочайшую планету тройною наблюдал».

Заметив в свою, вообще-то говоря не очень совершенную, астрономическую трубу, что Сатурн имеет по бокам какие-то придатки, Галилей не смог понять, в чем дело, и решил сначала, что по бокам у Сатурна две маленькие и очень близко к нему расположенные звездочки. Вскоре эти придатки по непонятной Галилею причине вообще перестали быть видимыми, и он решил что его наблюдение было оптической ошибкой. Лишь почти полвека спустя, в 1658 г., секрет этого странного феномена был понят Христианом Гюйгенсом, который наблюдал Сатурн с помощью телескопа кеплеровой системы. Он также скрыл сначала свою догадку с помощью тайнописи:

«Aaaaaacccccdeeeeeghiiiiiiillllmmrmnnnnnnnooooppqrrstttttuuuuu»

Через три года, убедившись в правильности догадки, он раскрыл смысл этой зашифрованной записи:

Annulo cingitur, tenui, piano, misquam cohaerente, ad eclipticam inclinato».— «Кольцом окружен, тонким, плоским, нигде не прикасающимся, к эклиптике наклоненным».

Но возвратимся к Галилею. Вскоре он сообщает о новом открытии — опять сначала с помощью анаграммы: «Наес immatura a me jam frustra leguntur. О. V.» Этот шифр имел и буквальный смысл: «Этого от меня хотят слишком рано и напрасно». В январе 1611 г. Галилей раскрыл смысл и этой фразы, сообщавшей об открытии фаз Венеры:

«Cynthya figuras aemulatur mater amorum».— «Мать любви    [Венера]    подражает   видам   Цинтии    [Луны]».

Так стало известно еще одно прямое подтверждение того факта, что Венера обращается вокруг Солнца,— системе Птолемея был снова нанесен чувствительный удар.

К сожалению, оживившаяся в связи с наблюдениями Галилея переписка между ним и Кеплером вскоре прекратилась не по вине последнего. На склоне лет, в письме к Фульгенцио Минанцио Галилей пишет: «Я всегда ценил Кеплера за свободный (пожалуй, даже слишком) и острый ум, но мой метод мышления решительно отличен от его, и это имеет место в наших работах об общих предметах. Только в отношении движений небесных тел мы иногда сближались в некоторых схожих, хотя и немногих концепциях, отличающихся общностью оценки отдельных явлений, но это нельзя обнаружить и в одном проценте моих мыслей»¹⁰.

И об этом можно только сожалеть. Галилеи имел возможность ознакомиться с работами Кеплера, но он в соответствии со своей концепцией гармонии равномерных движений не принял даже кеплеровых законов движения планет, не разобрался (или не захотел разобраться) в его оптических работах, отверг его мысли о взаимодействии небесных тел. И трудно это объяснить тем, что в произведениях Кеплера было много мистики, пифагорейской веры в числовую гармонию, произвольных построений, а также слишком витиеватым стилем изложения. В свою очередь Кеплер, испытывавший безграничное уважение, преклонявшийся перед старшим коллегой, не имея личных контактов с Галилеем, о многих его достижениях вообще не имел возможности узнать: Галилей в те годы публиковался мало, к тому же почти все его произведения, кроме «Звездного вестника» («Sidereo Nuntio»), публиковались на неизвестном Кеплеру итальянском языке вместо общепринятой тогда в научном мире латыни. Многие важнейшие результаты Галилея в механике были опубликованы уже после смерти Кеплера.

Как мы уже говорили, оживившаяся было переписка между Кеплером и Галилеем в связи с астрономическими открытиями последнего вскоре заглохла — Галилей не ответил на несколько писем Кеплера. Только в 1627 г. Галилей нарушает молчание, обратившись к Кеплеру с просьбой о протекции одному из своих учеников¹¹.

Но оба ученых продолжают активную борьбу за торжество коперниканского учения.

Кеплер в 1617—1621 гг. издает книгу «Очерки (или краткое изложение) коперникаиской астрономии» — первый учебник с изложением новой системы строения Солнечной системы (планеты обращаются вокруг Солнца по законам, открытым Кеплером). Галилей в 1632 г. выпускает знаменитое сочинение «Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой». По цензурным соображениям (еще в 1616 г. учение Коперника было официально запрещено церковью, и Галилей был предупрежден о недопустимости его пропаганды) Галилей вынужден проявлять осторожность: книга написана в форме диалога между двумя сторонниками Коперника и одним приверженцем Аристотеля и Птолемея, причем каждый из собеседников старается понять точку зрения другого, сначала допустив ее справедливость. В предисловии Галилей вынужден заявить, что, поскольку учение Коперника противно святой вере и запрещено, он вовсе не является его сторонником и что в книге теория Коперника не утверждается, а только обсуждается. Но ни предисловие автора, ни форма изложения не могли скрыть истины: догмы аристотелевской физики и птолемеевой астрономии терпят здесь такой очевидный крах, а теория Коперника, дополненная еще более революционными идеями Джордано Бруно о бесконечности Вселенной и множественности обитаемых миров, настолько убедительно торжествует, что, вопреки сказанному в предисловии, личное отношение Галилея к коперниканству и его убежденность в справедливости этого учения не вызывают сомнения.

Правда, из изложения вытекает, что Галилей все еще верил в равномерное и круговое движение планет вокруг Солнца, т. е. он не оценил и не принял кеплеровых законов движения планет, а также не согласился с предположениями Кеплера относительно причин возникновения приливов и отливов, развив взамен собственную теорию этого явления, оказавшуюся неверной.

Хотя «Диалоги» вышли с разрешения цензуры, и сам папа знал о содержании этой книги, церковь быстро спохватилась — сочинения Галилея внесли в список запрещенных книг, а его самого, больного семидесятилетнего старика, привлекли к суду инквизиции. Под угрозой пыток Галилей, опровергая обвинение в том, что он ослушался постановления о запрещении пропаганды учения Коперника, вынужден был признать, что «неосознанно» способствовал подтверждению правоты этого учения, и публично от него отречься.

Поступая так, Галилей понимал, что затеянный инквизицией процесс не остановит триумфального шествия нового учения, ему же самому нужно было еще время и возможность для дальнейшего развития заложенных в «Диалоге» идей, чтобы они стали началом классической системы мира, в которой не осталось бы места ни церковным, ни перипатетическим догмам. Церкви же этот процесс нанес непоправимый ущерб (астроном-католик Плассман назвал его «самой роковой ошибкой, которую когда-либо допускали церковные власти относительно науки»)¹².

Первоначально предполагалось после отречения заключить Галилея в тюрьму: «Святейший папа римский определил допросить Галилея под угрозой пытки и, если устоит, то после предварительного отречения, как сильно подозрительного в ереси..., приговорить к заключению»¹³. Впоследствии, однако, тюремное заключение было замелено Галилею домашним арестом под надзором агентов инквизиции.

Но и в этих условиях Галилей сумел сохранить работоспособность и написал книгу «Беседы и математические доказательства о двух новых науках, относящихся к механике и местному движению». Книга была издана в 1638 г. в протестантском Лейдене.

Две новые науки, о которых идет речь в названии,— сопротивление материалов и учение о равномерном ускоренном движении.

Умер Галилей в 1642 г. в окружении своих учеников и... двух агентов инквизиции.

* В качестве одного из помощников Кеплера в наблюдениях участвовал Беньямин Урсинус, позже издавший первую на европейском континенте таблицу логарифмов (по Неперу).

** Слава вам, о близнецы, щитоносное Марсово племя.

Примечания

1.-  Письмо Галилея Кеплеру 4 августа 1597 г. GW, XIII, 130—131.

2.-  Письмо Кенлера Галилею 43 октября 1597 г.  GW, XIII, 145.

3.-  Галилео Галилей. Избранные труды, т. I. M., «Наука», 1964, стр. 22.

4.-  «Dissertatio cum nuntio sidereo». GW, IV, 288—289.

5.-  Там же, 288.

6.- Там же.

7.-  Там же, 292.

8.-  Галилео Галилей. Цит. соч., стр. 552.

9.- Письмо Галилея Кеплеру от 19 августа 1910 г. GW, XVI, 328— 329.

10.-  Письмо Галилея Фульгенцио Минанцио. Le ореге di Galileo Gali-lej. Ed. Nationale, v. XVI, p. 163.

11.- Письмо Галилея Кеилеру 28 августа 1627 г. GW, XVIII, 308.

12.- F, Plassman. Himmelskunde. München, 1898, S. 605.

13.- Le ореге di Galileo Galilej. Ed. Naztionale, v. XIX, p. 283.